Но это уже не найти, не вернуть, я знаю, знаю. И от понимания этого так больно, так грустно…»
Обнимая себя за плечи, Наташа встала перед окном. После того, как снег сошел, городской пейзаж выглядел особенно убогим и жалким. Все уродливые места вылезли наружу, и не было ни зимней белизны, ни летней зелени, чтобы спрятать все эти кучи мусора, ржавые железяки, рытвины и ямы. По дороге, с шипением вспарывая лужи, тянулись вереницы автомобилей схожих форм и расцветок. По тротуарам шли мало отличающиеся друг от друга люди. Рекламная барышня на тропическом пляже, раскинувшая свое роскошное тело над улицей, словно издевалась над унылым убожеством под собой. В доме напротив стояла у окна какая-то старушка в платке. Больная, наверное. Все люди были чем-то больны, хотя многие не подозревали об этом.
Наташа подошла к тумбочке и взяла мобильник, игравший задорную мелодию, которая больше не казалась задорной. Звонил Максик. Изображал тревогу за близкого человека, а сам, наверное, прикидывал, как бы выманить Наташу из дома и трахнуть.
– Я болею, Макс, – сказала Наташа ровным голосом. – Извини, сегодня никак не получится.
– А завтра? – настаивал он.
Как будто между завтра и сегодня существовала какая-то разница…
«А что, если сказать ему, что я недавно убила трех человек? – подумала Наташа с веселой злостью. – Интересно, как он отреагирует? Обнимет и скажет, что будет всегда любить меня, несмотря ни на что? Поклянется не оставлять меня в беде? Ага, держи карман шире! Всю его любовь как ножом отрежет. Побежит трахать другую, а в перерывах станет читать ей свои бездарные рэп-частушки про жизнь-жестянку и ломку спозаранку».
– Завтра будет завтра, – произнесла Наташа, не вкладывая в свою речь абсолютно никаких эмоций. – Свяжемся.
Максим попытался развить ее обещание в путаную шутку про половые связи, но Наташа его отключила. Она не слышала звука открываемой двери, но знала, что дома уже не одна. Пришел отец. В неурочное время и, главное, не оповестив о своем появлении каким-нибудь привычным возгласом: «Это я» или «Дома есть кто?»
Наташе сделалось не по себе.
– Пап? – позвала она, напряженно прислушиваясь.
Отец вошел к ней молча, пряча руки в карманах бежевого плаща с поднятым воротником.
– Рассказывай, – велел он, усаживаясь в хлипкое креслице в углу.
– Что? – спросила Наташа, оправляя на себе майку.
– Все, – сказал отец. – От начала до конца. Без утайки.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – пролепетала она.
– Все ты понимаешь.
Он выложил на стол плоский смартфон. Наташа уставилась на него вытаращенными глазами, как будто увидела перед собой мину.
– Рассказывай, – повторил отец.
– Я не смогу, – покачала головой Наташа. – Мне стыдно.
– Стыдно, что троих человек застрелила? Насмерть?
Она
