хихикнула.
– Ну что ты, – усмехнулся Гай. – Они… Такая параллельная раса. Как люди, но все шерстяные целиком, маленькие, вредные, кусачие…глаза большие золотистые, крылышки есть, но летают плохо. Недоверчивые ужасно. Я только одного знаю, остальных так, издалека видел… – Гай потер лоб. – Я тебе потом расскажу. Да что там, сам увидишь… А сейчас хоть чуть-чуть поспать надо.
Яська допила чай и по приставной лесенке залезла на печку, зашуршала там одеялами. Гай кивнул:
– Лезь. Я свет выключу.
– Сейчас. А Берег ваш – он где вообще?
– Дома.
– Где?
– Это я так говорю просто. Я имею в виду планету Дом.
– Это где Стоград, живет Император и все такое?
– Да. Отвяжись, – взмолился Гай. – Надо хоть часа три поспать. Лезь давай и спи сразу! Переход – силы нужны!
Сташка послушался, разулся, содрал свитер и школьный галстук, полез на печку. Горячие кирпичи были в несколько слоев застелены разноцветными старыми ватными одеялами, валялись подушки в наволочках с цветочками. Яська, кажется, уже спала – только косички торчали из-под одеяла. Сил хватило только на то, чтоб доползти до подушки и упасть.
Злобный, чужой голос вдруг прошипел что-то. Сташка подскочил. Светло. Ни Гая рядом, ни Яськи! Пахнет какой-то отравой…Пестрые пустые одеяла. На четвереньках он подобрался к краю: из комнаты какой-то человек выносил спящую Яську – только золотой невидимый след растаял, и зеленый краешек платья мелькнул в распахнутых крашеных дверках. А другой, посреди комнаты, громадный и тощий как Кощей, жуткий, шипел вслед. Сквозь занавески безучастно слепило яркое солнце, на столе стояли вчерашние чашки, сверкала фольга шоколадки – от равнодушия мира стало так страшно, что заболел живот. В какую-то ужасную гадость он вляпался. А Яську – куда ее унесли? Как спасать?! Яська!!
Человек глянул на него – и прыгнул к печке. Сташка врезал ему по морде подушкой. Тот глухо выругался, и в комнату вломился еще кто-то. Стало тесно, Сташка изо всех сил швырнул еще подушку. Потом начал пинаться, но кто-то жестко ухватил его за лодыжку и легко подтащил к краю. Свободной пяткой он успел влепить в рявкнувшее и щетинистое, но тут еще одни железные руки ухватили за бока и сволокли вниз. По пути он укусил чье-то запястье, выдрал два клока жестких волос и расцарапал твердую шею, ни на секунду не переставая выкручиваться. Внизу тоже пинался, извивался и кусался, пока с головой не замотали в толстое одеяло. Тогда он, задыхаясь, беззвучно заскулил, но вдруг осознал, что никто ни разу его не ударил, хотя им проще всего было разочек стукнуть по башке и не мучиться с одеялом. И что все они молчат. И теперь его волокут куда-то тоже довольно аккуратно и молчат – только тяжело дышат. И сам он почему-то тоже молчит.
Он снова задергался, когда по босым ногам провело холодом, но тут вдруг его положили вниз, в какие-то сучки и траву – и крепко прижали в несколько рук. Кто-то тяжело подбежал, шурша сухой травой, ловко выпутал из одеяла Сташкину руку, которую тут же перехватили жесткие пальцы и, как он ни бился, в венки
