цветущие деревья и играющие дети – все радует его и восхищает. При этом он читает Гомера, и на сцены, пережитые им у источника в деревне, ложится золотое сияние поэзии. Он пробует себя в рисовании и замечает, что природа гораздо прекраснее любого своего изображения. На загородном балу он знакомится с Лоттой. Тогда же он узнает, что она «просватана за одного очень хорошего человека». Начинается гроза. Вертер и Лотта невольно вспоминают стихотворение Клопштока, и это сближает их сердца: для Лотты – на мгновение, для Вертера – навсегда. Позже он наблюдает за тем, как Лотта режет хлеб и раздает его своим младшим братьям и сестрам. Незабываемая сцена для Вертера. Он знакомится с Альбертом, женихом Лотты, и даже становится его другом. Они спорят о безумии, об убиении младенцев, об искусстве и самоубийстве. Альберт всегда на стороне правил и рассудка, Вертер – на стороне сильных чувств и частных обстоятельств. Однако вскоре само существование соперника начинает раздражать Вертера: «И все же, когда она говорит о своем женихе, и говорит так тепло, так любовно, я чувствую себя человеком, которого лишили всех почестей и чинов, у которого отобрали шпагу»[442].
Вертера одолевает уныние, он срывается с места и покидает город: где-то вдали от Лотты он получает дипломатическую должность. И хотя здесь он тоже пользуется расположением женщин и высокопоставленных коллег, он недоволен. Мысль о самоубийстве неотступно преследует этого талантливого и избалованного судьбой молодого человека. Он думает об этом, разбирая скучные служебные дела. В унылом дворянском обществе ему приходится терпеть унизительную обиду, и у него снова возникает мысль о самоубийстве. Поэтому когда он некоторое время спустя действительно лишает себя жизни, это уже никого не удивляет, потому что это желание уже давно в нем сидело и ждало лишь повода, чтобы стать реальностью. Через несколько лет он снова возвращается в тот маленький город. Лотта и Альберт тем временем уже поженились. «Я содрогаюсь всем телом, <…> когда Альберт обнимает ее стройный стан»[443], – пишет он другу, но при этом по-прежнему подолгу сидит в гостях у супругов, чистит овощи и перебирает горох. Его присутствие в тягость. Лотта Вертеру: «Ох, боюсь я, боюсь, не потому ли так сильно Ваше желание, что я для Вас недоступна?»[444]
У Вертера не получается завоевать Лотту. Но еще хуже то, что теперь его мучает не безудержная страсть, а страх, что воображение, которое до сих пор служило ему верой и правдой, может притупиться. Его пугает возвращение к «трезвому, холодному сознанию»[445]. Лотта ускользает, но гораздо страшнее то, что иссякает его воображение, что он теряет самого себя. «У меня больше нет ни творческого воображения, ни любви к природе, и книги противны мне. Когда мы потеряли себя, все для нас потеряно»[446]. Это чрезвычайно важно. Он теряет не столько любимую женщину, сколько себя самого. Что это означает? «…исчезла священная животворная сила, которая помогала мне созидать вокруг меня миры»
СС, 6, 33.
СС, 6, 63.
СС, 6, 85.
СС, 6, 76.
СС, 6, 45.
