язву. Падающие с неба хлопья покрывали мягкой простыней камни, холмы, крыши домов.
Но какая-то исполинских размеров черная тень нарушала умиротворяющую картину – висела с той стороны озера, наползала на радловский дом и ферму. На рассвете тень растворилась, и происхождение ее осталось неизвестным. Призрак грядущего?
Глава четвертая. Царицына дочь
Когда Лизавета выскочила от Луки с раскрасневшимся от волнения лицом, снегопад еще не начался. Она ринулась в сторону родительского дома, перескакивая через рытвины и трещины в промерзшей земле, обегая покосившиеся заборчики, изредка встречавшиеся на пути, и напрямую пересекая те убогие хозяйства, где никаких заграждений не имелось. В этих последних почва была мягче, сапоги легко рассекали верхний слой и вспарывали целые борозды, потому дважды на девушку гневно закричали из окон. Лиза оба раза ускорила темп – сделала вид, что не слышит.
Стремительно вырвалась из опутавшей этот берег сети беспорядочных проулков к озеру, по кольцу добежала до самого котлована, но дальше, к радловскому особняку, не двинулась – так и металась по деревне, не зная, куда приткнуться. Ей словно сделалось тесно внутри самой себя, тесно и неуютно в рамках здешней обыденности, так что безумно захотелось сбежать отсюда, оказаться в какой-то несуществующей безбрежной дали, ощутить полную, ничем не ограниченную свободу – свободу в совершенно непонятном, метафизическом смысле, вроде как покинуть не только селение, но и собственное тяжелое тело. А поскольку подобной свободы в природе, кажется, не существует, и даже сама смерть далеко не всегда обещает бестелесность – девушка в отчаянии металась от одного двора к другому. На шаг не перешла, хотя запыхалась – быстрый бег дарил иллюзию желанного полета.
Несомненно, ей хотелось иной жизни, но иного сознания также хотелось – более широкого, дабы охватить внутренним взором все сущее целиком. Увы, это было невозможно, ибо не могла Лиза проникнуть ни в одну тайну мироздания и даже приблизиться к ним не умела, высшие материи не давались уму, и если некоторые помыслы иной раз устремлялись до небес, то конкретные мысли вечно крутились вокруг земного да сиюминутного. Лизавета, к примеру, запросто решала, как понравиться определенному человеку или соблазнить мужчину, что для этого надеть, где раздобыть средства, чем занять руки и день; с некоторым трудом выходило у нее думать о будущем, о своем призвании, дальнейшем роде занятий – нет, при особом старании далеко идущие планы в голове складывались, да больно размытые, так что следовать им не представлялось возможным; размышления же о неких высших сущностях, Боге, предназначении человека или, скажем, смерти как глобальном явлении не давались вовсе, хотя из-за воспитания Луки, проявлявшего склонность к столь тонким материям, их вроде как хотелось.
Где-то глубоко в душе Лизаветы порой зарождалось высокое устремление, жаждущее разродиться действием (как сейчас, когда потянуло ее к абсолютной свободе). Однако известно, что для совершения любого действия порыв, его породивший, должен из души потянуться к разуму, обратиться там мыслью,
