махнул рукой Кирюха, и машина подпрыгнула. Павел стиснул зубы, удерживая рвотный позыв. – В вечерку пойду. А летом подработаю на фермерстве. Может, и в механизаторы возьмут. Я с техникой лажу. Да и если я целыми днями в школе пропадать буду, – парень перешел на доверительный шепот, так что Павел едва его расслышал за гудением двигателя, стуком гравия о днище и тресками в слуховом аппарате, – кто за Танюхой присмотрит? Скрадут ведь!
– Кто скрадет? – машинально переспросил Павел.
Пацан глянул недоверчиво, проворчал:
– Ты, дядя, полудурком не прикидывайся! К Захару едешь, должен знать, кто возле него оттирается.
– Краснопоясники?
Кирюха не ответил, насупился. Какое-то время вел машину, молчал и сосредоточенно глядел прямо перед собой. Потом не выдержал.
– Ты, дядя, как у Захара побываешь, – пробубнил он, – сразу разворачивайся и у-е домой, понял?
– А что так? – подначил Павел. – Боишься, останусь?
Пацан стиснул пальцы не оплетке руля, на скулах заиграли желваки.
– Дядя, не шути так. Думаешь, ты первый, да? Думаешь, все просто? А вот сам посмотришь, как эти «рыбари» сетями оплетут, не выкарабкаешься, – и добавил зло: – Ненавижу их! А особенно этого муд…
Машина снова подпрыгнула, проглотив окончание фразы. Павел шумно задышал носом и уставился на драный рукав Кирюхиной парки, чтобы только не глядеть на дорогу и мельтешащие по бокам деревья.
– И многие остаются? – отдышавшись, наконец поинтересовался Павел.
– Не считал, – буркнул Кирюха. – Мне до них дела нет. Лишь бы подальше от нашего двора держались. Мы их не трогаем, пусть и они нас в покое оставят.
– А они не оставляют?
Кирюха неопределенно мотнул головой.
– Не… Ходят иногда. Вынюхивают. На рынок там. Или просящего осмотреть. Дозволено ли ему к Захару попасть.
– Это что же получается, инвалидов на профпригодность проверяют? – спросил Павел и едва не расхохотался, настолько абсурдной показалась мысль. Кирюха поглядел с неодобрением.
– Сам увидишь, как приедешь. Главное, первым к ним не суйся, а просто жди. Придет к тебе тогда… ну, если не Сам, то кто-нибудь из них точно.
– Сам – это старец? – уточнил Павел.
– Какой там старец! – поморщился Кирюха, явно досадуя на непонятливого пассажира. – Старец – мессия! Безвредный, потому что парализованный, только дома сидит и просящих принимает. А Сам – это Сам. Черный Игумен, то есть. Главный он над всей общиной, понял?
«Святой человек и очень приличный мужчина. Он всей общины староста», – пришли на ум слова Светланы Краюхиной. Павел нащупал во внутреннем кармане блокнот с заметками, вспомнил имя:
– Степан Черных?
Кирюха дернул рулем. «Уазик» вильнул, взметнулся из-под колес гравий, застучал дробно о днище. Туманом заволокло глаза, и Павел схватился за горло, чувствуя,
