определённым образом, казалось, что оно объемлет вселенную. Не только моё сердце, но все сердца были захвачены этим, и одиночество рассыпалось в пыль, и ты ощущал себя страдающим существом посреди страдающего космоса, и это страдание было в порядке вещей. Не просто в порядке вещей – только так ты и мог объять солнце и луну». По словам Леонарда, он «подсел» [12].
Лорка был не только поэтом, но и драматургом и собирателем испанских народных песен, стихи он писал мрачные, мелодичные, элегические и эмоционально интенсивные, он был честен и в то же время создавал о себе миф. Он писал так, словно музыка и поэзия суть одно и то же дыхание. Через его любовь к цыганской культуре и меланхоличный склад ума Леонард узнал печаль, романтику и гордость фламенко. Через его политическую позицию Леонард узнал печаль, романтику и гордость Гражданской войны в Испании. Оба эти знакомства были ему чрезвычайно приятны.
Леонард начал писать всерьёз. «Я хотел как-то отозваться на эти стихи, – рассказывал он. – Каждое стихотворение, которое трогает тебя, это зов, требующий ответа, и ты хочешь ответить своей собственной историей» [13]. Он не пытался копировать Лорку («Я бы не осмелился», говорил он). Но Лорка как будто дал ему разрешение найти свой голос, а также научил, что с ним делать, – «никогда не жаловаться всуе» [14]. В последующие годы на вопросы журналистов о том, что побудило его заняться поэзией, Леонард давал более практический ответ: он хотел привлекать женщин. Женщин манило подтверждение своей красоты в стихах, и до появления рок-н-ролла поэты имели на это монополию. Но в реальности для юноши его возраста, поколения и происхождения «всё оставалось в моём воображении», говорит Леонард. «Мы не могли насытить свой голод. Тогда было не так, как теперь, если у тебя была девушка, вы не спали вместе. Я просто хотел обниматься» [15].
В те же пятнадцать лет, когда Леонард открыл для себя поэзию Лорки, он купил в ломбарде на Крейг-стрит испанскую гитару за двенадцать канадских долларов. Прежде он пробовал играть на укулеле (как загипнотизированная девушка в «Любимой игре»), и благодаря этому у него почти сразу получилось взять несколько простейших аккордов на первых четырёх струнах гитары. Игре на укулеле – как и гипнозу – он учился по книжке, а именно по знаменитому самоучителю 1928 года, который написал музыкант по имени Рой Смек, прозванный «Кудесником струн». «Я упомянул об этом в разговоре с кузеном Лаззи, который был очень добр ко мне после смерти отца: он брал меня с собой на бейсбол, мы смотрели игры «Монреаль Ройалс» – первой команды Джеки Робинсона. Однажды он сказал мне: «Рой Смек будет играть в El Morocco (был такой ночной клуб в Монреале), хочешь с ним познакомиться?» Я не мог пойти на концерт, потому что несовершеннолетнего не пустили бы в ночной клуб, но он отвёл меня к Рою Смеку в номер в отеле, и так я встретился с великим Роем Смеком» [16].
В 1950 году, отправляясь в очередной летний лагерь (Кэмп-Саншайн в Сент-Маргерит), Леонард взял гитару с собой. Там он начал петь фолк-песни[7] и впервые обнаружил,
Термин фолк шире, чем термин народная музыка. Фолк также включает в себя песни современных авторов/исполнителей, которые мыслят себя продолжателями народной традиции, свободными от влияния как «высокой», так и «низкой» (популярной) культуры. Изучение и популяризация народной музыки часто ангажированы политически: так, в XIX веке народная музыка привлекала внимание теоретиков национализма, что получило своё развитие в «официальной народной музыке» тоталитарных режимов следующего столетия (СССР, Китай); с другой стороны, лидеры начавшегося в 1940-е гг. американского фолк-возрождения (например, Алан Ломакс и Пит Сигер) рассматривали свою деятельность в контексте левого активизма. –
