бесконечный каменный лабиринт, живым из которого не выбирался еще никто.
Под ногами шипят змеи и кишат насекомые: пауки, тараканы, многоножки. Ядовитые и голодные – хотят облепить и сожрать меня. Стрекочут и клацают клешнями, скребут щетинистыми лапками где-то совсем рядом.
И как меня угораздило оказаться в этом страшном, забытом Богом месте? И есть ли отсюда выход?
Если и есть, то вряд ли я его найду раньше, чем меня уничтожат эти мерзкие твари. Или годы… ведь я здесь навечно.
– Руслан, очнись!
Неужели и она здесь? Это ведь голос Ани?
Она здесь!
– Руслан…
Я с трудом приподнимаю тяжелые, налитые свинцом веки. Темно.
В слабом свете луны различаю знакомые очертания нашего логова. Тот же матрас, те же цепи, та же Аня… Её голос снова возвращает меня в реальный мир. Сколько раз это случилось за последние сутки?
Лежа на животе, уткнувшись щекой в матрас, выпрямляю окаменевшую шею. Шевелить руками и ногами тоже больно, всё тело словно утыкано иглами.
Прислушиваюсь к своему дыханию, биению сердца. Лежу и дышу, просто дышу, пытаясь свыкнуться с болью.
Тело не хочет слушаться – каждое движение дается дорого, но я нахожу силы подняться и сесть.
Морщась от боли, нащупываю спину рукой и через дыры в рубашке касаюсь ран. Нужно понять, насколько все плохо.
От прикосновений по телу волнами прокатывается кусающая, острая боль.
– Прости, – шепчет мне из темноты Аня. – Прости меня, Руслан…
Плачет.
Её раскаяние и слезы тешат меня, но извинения звучат неубедительно. Говорит она это всё для проформы, а не от того, что всерьёз сожалеет о допущенной оплошности.
Ничего не отвечаю.
Трудно говорить. Да и нечего.
– Это правда – я во всем виновата… – жалобно произносит она. – Мы здесь из-за меня…
– Уже всё равно, – хрипло отвечаю я.
Откашливаюсь, но тело от каждого глубокого вдоха разносит всё сильнее.
И еще мой голос – пустой, охрипший. Говорю не я, а какой-то старик, легкие которого разъедает раковая опухоль или смертельные язвы.
Аня утирает слезы. Я не вижу её глаз, но уверен, что она смотрит прямо на меня. Разглядывает в вечернем полумраке мое тело – полуживое, искалеченное.
Не помню, как это случилось, но меня снова одолел сон.
Очнулся, когда на улице уже светало.
Засохшая кровь слепила губы, веки стали еще тяжелее. Спина ноет, но боль уже не такая страшная. Возможно, потому что раны немного подсохли.
Прислонившись спиной к стене, Аня внимательно наблюдает за мной и я точно не нахожу в её глазах сопереживания.
– Пить! – с трудом проговариваю я.
– Там, – тихо отвечает Аня и указывает на пластиковую бутылку около моей подушки.
Действительно, наполнена водой.
