возвышенные чувства. Могли дать слабину и отпустить. Потому им вообще запретили с ней о чем– нибудь разговаривать. Все должны были объяснить в Москве.
Участь объяснять выпала помощнику Шейнина, следователю Никитину – сам Лев Романович был занят «главарем», и потому не имел на нее времени. Решено было допросить ее в тот же день, что и Николая.
– Я хочу знать, за что меня арестовали?! – переступив порог кабинета, начала с нападения Аня. Она все еще верила в то, что произошло какое– то досадное недоразумение, и все еще станет на свои места – героиню войны не могут просто так взять и бросить за решетку.
– Ишь ты, какая быстрая, – усмехнулся следователь в майорской форме, затягиваясь папиросой. – Погоди, всему свое время. Только вот дурочку валять передо мной не надо – думаешь, поди, просто так тебя в Москву, в центральный аппарат НКГБ притащили?!
– Ошибки со всеми случаются, а только героиню войны вы не имеете права…
– Ой– ой– ой! Гляньте на нее! Героиня, фу, ты– ну, ты! В чем же твое геройство проявилось? В том, что через линию фронта не побоялась перейти под немецким крылышком, чтобы потом здесь же, на родине палки в колеса вставлять?! Диверсии организовывать?! Шпионить?!
– О чем вы говорите… Я два года в немецком плену пробыла, едва там не погибла, а вы…
– Ты не юли. Правду лучше сразу. Так хоть надежда есть на то, что к стенке не поставят. А в противном случае я ни за что ручаться не могу…
Аня все еще пребывала в недоумении, когда дверь отворилась, и на пороге появился высокий, статный человек со строгим выражением лица и в форме генерал– полковника. Следователь вскочил из– за стола и вытянулся во фрунт.
– Здравия желаю, товарищ нарком! – отчеканил он.
Ничего не отвечая, гость прошел вглубь кабинета и остановился у окна. Проходя мимо Ани, он смерил ее презрительным и в то же время глубокомысленным взглядом.
– Вы… нарком? – робко спросила Аня. – Вы товарищ Абакумов?
– Я нарком, – бросил он.
– Тогда… я должна сделать заявление…
– Я за этим сюда и пришел.
– Понимаете, товарищ нарком, – лепетала она. – Здесь творится беззаконие. Мы с товарищами совершили побег из немецкого плена. Прорвались к своим через освобожденную Чехословакию. А меня здесь обвиняют в предательстве, в измене! В том, чего я никогда не совершала и о чем даже помыслить не могла. Как же это так, товарищ нарком?!
– Ну раз обвиняют, значит, есть основания. Не думали об этом?
– О чем? – ошарашенно спросила она.
– Ну вот, например, о том, когда вы бежали из плена?
– Я же сказала, летом 44– го…
– А попали в плен когда?
– В 42– ом.
– Так. Что два года делали? Что мешало в течение этих двух лет бежать, учитывая, что в плен вы попали и долго находились на территории СССР?
– Но тогда территория была захвачена немцами… Я была без сознания
