как танцевали их сладострастные руки, скользя по одежде в поисках лазеек. Отыскав одну, парень внедрился в вырез платья, и паук из отвратительных пальцев проник туда, чтобы накрыть горячую грудь своим мягким телом.
Разинув рот, Йон смотрел во все глаза, зрелище так заворожило его, что он не решался даже моргнуть, опасаясь пропустить хотя бы мгновение. Его тетка изгибалась, чтобы потереться о водителя, самозабвенно внимая зову грязного разврата, прижимала его к себе, и Йону показалось, что он слышит ее стоны. Тайлер оказался прав. Киска, горячее, чем адское пламя. Настоящая шлюха.
Йон ощутил, как давление в промежности стало нестерпимым и он вот-вот взорвется. Там все кипело, в то время как промозглый воздух заползал в живот, а оттуда поднимался в голову. Слепящая красная субстанция, дурманящая мгла, проникавшая в мозг, в самые ничтожные мысли, опошляла разум и душила нравственность до тех пор, пока в висках у него не начал пульсировать назойливый, сводящий с ума ритм. В ночи зрачки его замерли, засветились порочным пурпурным сиянием, челюсти перекатывались под его впалыми щеками. Йон часто дышал носом, судорожно впиваясь руками в бугор между бедер.
Когда тетка его, наконец, вышла из машины, Йон был разочарован, что спектакль окончен. От разочарования у него даже голова закружилась. Охваченный вожделением, он больше ни о чем не думал. Он ждал продолжения, но та лишь махала рукой вслед удалявшемуся автомобилю. Когда она повернулась, на лице ее играла блаженная улыбка.
Йон пытался соображать, но у него по-прежнему не получалось, он не знал, что делать, ослепленный пурпурной субстанцией, приливавшей из недр к его до боли напряженному члену. Когда Ханна пошла по тропинке по направлению к ферме, он перестал терзаться вопросами и, выскочив из укрытия, догнал ее. Прижавшись к стволу, чтобы не упасть, девушка приглушенно вскрикнула и, наконец, узнала Йона, хотя он не понял, принесло ли ей это облегчение или же, наоборот, напугало. Она пробормотала нечто невразумительное, то ли чтобы узнать, что он здесь делал, то ли убедиться, что он ничего не видел, но в ответ Йон только качал головой.
– Ингмар запрет тебя в комнате и не выпустит до тридцати лет, – холодно произнес он. – Ты больше никогда не увидишь своего парня и никогда в жизни не выйдешь на работу.
В одно мгновение от слащавой любовной эйфории Ханна вернулась к суровой действительности низменных инстинктов. Оцепенев от шока, она в ужасе замотала головой, возможно, думая о своем чувстве к Томасу и мечтая о будущем, возможно, даже о Нью-Йорке, таявшим под яростным взглядом Ингмара Петерсена.
– Не говори ему ничего! – взмолилась она. – Ты же не обязан! Это будет наш секрет!
Она пыталась поймать взгляд Йона, чтобы умолять пощадить ее, но он уставился ниже, на ее груди.
– Твоя жизнь загублена, Ханна, прощай, тот кретин, прощай, город по вечерам, прощай, ресторан, прощай, разврат.
– Нет!
