судьбу английского поэта у Лермонтова сменяется мыслью о национальной принадлежности своего таланта, о поэтическом «байронизме» русского склада как желанном и сущем уделе автора:
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Связь творчества Лермонтова с поэзией Байрона очевидна, и дело здесь не в поэтическом выражении некоторых общих мыслей, не в сходстве отдельных образов и не в близости строк и строф. Гораздо важнее общее отношение Лермонтова к байроновской философии бытия и его художественной системе. Интерес к ним не оставлял Лермонтова на протяжении всей его жизни. «Симпатии его к Байрону были глубже, чем у Пушкина»[60].
К началу 30-х годов XIX века байроновская традиция в европейской литературе претерпевает существенные качественные изменения. Основным был, пожалуй, отказ от изображения героя века как героя страдающего, меланхолически отрешенного от действительности, одинокого и разочарованного. Главным становится создание характеров, активно протестующих против разных форм социальной несправедливости (в произведениях Гюго, Альфреда де Виньи, Мицкевича и др.). Трансформация «байронизма», характерная для русской романтической поэзии 20-х годов, становится уже историей. Интерес Лермонтова к творчеству Байрона в начале 30-х годов, когда он прочитал Байрона в оригинале, это именно интерес к богоборческим и тираноборческим мотивам его поэзии, к социально действенному пафосу его произведений. (Хотя, конечно, и скорбь от ощущения несовершенства бытия – всепроникающая мысль в творчестве обоих поэтов.)
Многие эпизоды, коллизии, ситуативные детали в поэзии Лермонтова легко сопоставимы с мотивами байроновских произведений («Каллы» – «Гяур», «Хаджи Абрек»; «Абидосская невеста» – «Боярин Орша»; «Каин» – «Люди и страсти» и др.). Но дело, конечно, не в этом. Лермонтов не подражал и не заимствовал в прямом смысле слова, но использовал некоторые всеобщие поэтические элементы, сюжетные линии и эпизоды, которые до известной степени (и, разумеется, не без влияния Байрона) стали своеобразным общим местом.
Важна принципиальная общность идей и настроений, роднящая Байрона и Лермонтова, в первую очередь общность тематическая. Так, характерной в этом смысле оказывается тема вольнолюбия, борьбы за свободу в сочетании с тягостным сознанием одиночества в этой борьбе. Здесь специфически лермонтовская разработка темы безусловно родственна по духу мировоззренческим и стилевым аспектам «Лары», «Корсара», «Гяура», «Каина».
Важная тема многих лермонтовских произведений – сопоставление добра и зла (как в житейском, так и в философском плане), попытка определить смысл их противоборства и сосуществования. Естественно предположить, что своеобразным исходным началом для самой постановки проблемы (если иметь в виду характер поэтического оформления идеи, подсказанной действительностью) могли быть поэмы и философские трагедии Байрона, хотя вряд ли имеют смысл в этом плане поиски текстовых
