кофе.
– Нет.
– Да.
Он плавно припарковался у уютного кафе, до моего дома было уже рукой подать, но идти не хотелось – холодно. И потом, к чему эти глупые конфронтации? Ну, выпьем кофе.
Однако, когда мы уселись за столик, кроме кофе на красной льняной скатерти появился коньяк и шоколадные пирожные. Я забеспокоилась:
– Ты ведь не будешь пить?
– Не волнуйся. Довезу тебя в целости.
В общем мы немного поболтали, я осторожно язвила, но, думаю, выглядела вполне достойно: спокойной и недоступной. А когда вернулись к машине, он … поцеловал меня. На улице. На страшном морозе. И когда он целовал меня, в эту минуту-две-три-пять (я время не засекала) это было … забавно.
А что тут странного? Все это не имеет значения. Обычное дело: алкоголь ослабляет контроль над древними инстинктами. Хотя… когда он целовал меня, я вдруг почувствовала себя очень даже трезвой, все было свежо и ясно, как в безоблачном утреннем небе.
Не поверите, но когда мы подъехали к дому, я хотела, чтобы он снова обнял меня и поцеловал. Мне даже стало жаль, что мы не сегодня познакомились, и он – мой враг. А может быть, именно это и заводило? Как бы то ни было, я чувствовала приятную вседозволенность, потому что в любую секунду могла оборвать эту бредовую авантюру. Все под контролем, не так ли?
И он поцеловал. Очень смешно.
– Ты великолепно выглядишь, – заявил папа, когда суета в дверях поутихла и собаки перешли на более-менее ровное дыхание, а Богдан снова прижал к уху телефонную трубку и забубнил что-то вроде: «если у тебя запросы скромные, можешь отрываться»…
– Спасибо.
– Хорошо посидели?
– Посидели как обычно. Впрочем, банкет продолжается, просто я ушла.
– Добиралась на метро?
– Меня подвезли. Па, я чертовски устала. С собаками гуляли?
– Да, мы выходили.
– Замечательно. Господи, что это? – последнее относилось к звонку в дверь, – Кто это может быть?
Собаки снова с веселым тявканьем кинулись к двери. Экий праздник!
Папа глянул в глазок и открыл. На пороге стоял Терехов:
– Прошу прощения за вторжение, здравствуйте, – сказал он папе и повернулся ко мне, застывшей с открытым ртом, – Это ты потеряла? Я подумал, что нужно их сразу отдать.
Он протянул мне связку ключей, болтавшихся на кольце с какой-то мягкой зверюшкой, и тут же наклонился погладить Кларенса, который почему-то страшно обрадовался гостю.
– Это не мое! – возмутилась я, чувствуя, как полыхает лицо. – Как ты узнал где я живу?
– Тоже мне проблема!
Папа смотрел вопросительно, Терехов – так, словно хотел подсказать, что в самый раз представить его семье. Богдан тоже нарисовался в прихожей, хотя только минуту назад ушел в свою комнату, исполнив роль в ритуальном буйстве «мама пришла».
Ну, куда ж тут деваться?
– Это Вадим Петрович Терехов, папа. Вадим, это мой папа, Сергей Николаевич.
