глазами в лицо сына и взяв его под руку, прогуливался по аллее и говорил по-французски так, как умели на нем говорить лишь в пушкинское время.
– Бисмарк верно заметил, что только неразумный купец все свое добро грузит на один корабль. Я стал, силой Провидения, сим купцом неразумным. Ты, Аполлинарий, мой единственный сын. Что бы философы ни утверждали, но мы живем ради продолжения и славы своего рода. Когда-то я имел неосторожность рекомендовать тебя Николаю Александровичу. И как же государь был эпатирован, когда узнал, что ты манкировал военной карьерой и перешел в ведомство внутренних дел.
Соколов-младший, словно соглашаясь со словами отца, грустно качнул головой:
– Вы правы, папа! Шамфор сказал бы, что удел родителей – страдать от неразумных чад.
– Перестань шутить. Я говорил днями с военным министром Александром Федоровичем Редигером. Он готов тебя вновь взять на службу. Тебе, Аполлинарий, уже скоро тридцать восемь лет, а я в тридцать два года был генералом. Не обижайся, но мы, наш круг, полицейских в дом не пускали, руки не подавали. Я сделал для твоего воспитания все, что должно. А ты… Тут проезжаю мимо Апраксина двора, какой-то оборванец книжками торгует, орет на всю улицу: «Приключения графа Соколова – гения сыска! Лучшее чтение за пять копеек!»
– И что, папа, вы сделали?
Старый граф поморщился:
– Послал кучера Антипа, он скупил всю эту дребедень и сжег. – Вдруг у старика перехватило горло, с трудом удерживая слезы, он сдавленным голосом проговорил: – На службу в полицию прежде отправляли боевых офицеров в наказание. А ты… по своей охоте. Зачем сыщику образование, воспитание? Только дурни могут идти ловить жуликов.
В этот момент, шурша шелковым платьем, высоко перехваченным широким поясом, полная здоровья и живости, с крыльца сбежала горничная Анюта. Густые каштановые волосы были по моде высоко взбиты. Красивому лицу особую прелесть сообщали голубые, весело смотревшие на мир глаза.
– Гости едут! – радостно, вполне по-девичьи крикнула она. – Я на балконе была, у дальнего леса видела кортеж.
Соколов-младший обрадовался вдвойне: и гостям, и тому, что можно было прервать тяжкий разговор.
Генеральская воля
Аполлинарий Николаевич представил своему сиятельному отцу друзей. Старый граф был любезен и чуть ироничен. Каждому он сказал несколько слов тем принятым в высшем свете ласковым тоном, каким говорят с людьми не своего круга, то есть стоящими гораздо ниже на иерархической лестнице.
Появился старший лакей. Важным тоном, словно сообщая известие государственной важности, он произнес:
– Стол готов-с!
Соколов-младший как самой почтенной протянул руку супруге пристава Диевского: могучей даме в широком платье из модного тем летом хорошего кумачового бархата. Старый граф повел к столу Наталью – жену миллионера Рацера, миниатюрную брюнетку восточного типа с чуть выпуклыми блестящими глазами, с толстой косой,
