как мы. Они не трусы, однако ведут войну так, чтобы терять поменьше людей. И еще, они выцеливают среди противников отдельных людей… Будто убийцы. И мне пришлось. Ведь девяносто пятый полк в британской армии как раз стрелковый. Он один такой, даже обмундирован в зеленое, а не в красное, как остальные полки, и вооружен исключительно нарезными карабинами. Его роты распределены по всем бригадам армии нарочно, чтобы отстреливать неприятельских офицеров. Я к этому так до конца и не привык.
– Но научились?
– Научился. Из хорошего оружия грех промахнуться. Только заряжать его приходится в три раза дольше. А французы, как и мы, предпочитают палить не так прицельно, но часто. Храбры до отчаяния – их косишь, а они только смыкают ряды и карабкаются, карабкаются на кручу… Но и их можно побеждать.
– Если с ними нет Наполеона, – вставил Перепелицын.
– Сие немаловажно. Но важнее не проиграть им в храбрости и превзойти в упорстве, которого французам порой не хватает. И следует верить в свою победу, а не бояться ее, как англичане, которые приняли капитуляцию у Жюно на весьма интересных условиях: сами же на своих кораблях отвезли из Лиссабона в Тулон побежденных, которые сохранили и оружие, и знамена, и право хоть завтра снова воевать против англичан. Впрочем, таким образом они избежали кровопролития, коего, как я уже говорил, англичане в своих рядах не любят.
– Известное дело: ваши англичане привыкли воевать деньгами, – сказал Тарлецкий.
– Однако и это британское оружие теперь не столь грозное – у них все больше банкротств из-за континентальной блокады. Теперь англичанам остается или свернуть Наполеону шею с нашей помощью, или испытать такое же унижение, как мы в Тильзите.
– Континентальная блокада… Если вам угодно, я могу вам сказать, где можно купить любой английский товар от колониального табака до сукна, правда, втридорога, – сказал Тарлецкий, который упорно старался соревноваться с Княжниным в осведомленности.
Согласен с вами, – сказал Княжнин, – поэтому Наполеон чувствует, что его пальцы зажаты на шее у Англии не слишком плотно, и теперь готов на все.
– Вы считаете, что будет война? – скептически спросил Овчинников.
– Я потому и вернулся в Россию.
«Посмотрите на него, каков патриот! В его годы такое дешевое позерство!» – со злостью подумал Тарлецкий.
В этот момент он начал ощущать что-то необычное: комната словно до бесконечности удлинилась, своды потолка стали переплетаться какой-то каменеющей паутиной, а в уши навязчиво стали проникать какие-то звуки, будто кругом, и даже по потолку беспорядочно бегают десятки людей, и их шаги гулко отдаются под сводами. Потом многие из офицеров подтверждали, что примерно в то же время почувствовали то же самое, только другим слышались кому приглушенные вздохи, кому скрежет, кому бряцание решеток или ключей. Тогда же Тарлецкий объяснил себе этот необычный эффект «неправильной» стадией опьянения и решил,
