надо было попросить хозяйку отеля его разбудить. Через двадцать минут за ним зайдет Ирен Циглер. Он приложил телефон к уху.
– Сервас слушает.
– Как там дела наверху?
Голос Эсперандье… Как всегда, его заместитель явился в бюро раньше всех. Сервас представил, как тот читает японский BD или тестирует новые приложения к системе автоматической обработки полицейской информации. Прядь волос падает на лоб, одет в пуловер с шикарным лейблом. Наверняка жена выбирала.
– Трудно сказать, – ответил Сервас, направляясь в ванную. – Скажем так, случай, ни на что не похожий.
– Ух ты! Хотелось бы и мне взглянуть.
– Увидишь на видео.
– А что все-таки там?
– Конь, затащенный на верхнюю площадку фуникулера, на высоту две тысячи метров, – пояснил Сервас, свободной рукой регулируя температуру воды в душе.
Последовало короткое молчание.
– Конь? На верхушке канатки?
– Да.
Молчание затянулось.
– Вот черт, – мрачно пробормотал Эсперандье, что-то прихлебывая совсем близко от телефона.
Сервас готов был поклясться, что это напиток гораздо более бодрящий, чем простой кофе. Эсперандье был специалистом по самым разным молекулам: чтобы проснуться и заснуть, быть в тонусе, от кашля, насморка, мигрени, расстройства желудка. Самое удивительное – Эсперандье вовсе не приближался к пенсионному возрасту. Молодому, полному сил следователю криминального отдела едва исполнилось тридцать. Трижды в неделю он бегал по набережной Гаронны, и никаких проблем с триглицеридами или с холестеролом у него не возникало. Но он навыдумывал себе кучу воображаемых неприятностей, которые, если хорошо постараться, могли превратиться в реальные.
– Когда вернешься? Ты нужен здесь. Мальчишки заявляют, что в полиции их били. Адвокат утверждает, что старуха – пьяница, поэтому ее показания ничего не стоят, – продолжал Эсперандье. – Он потребовал немедленно прекратить дело старшего парня и выпустить его из-под стражи. Другие двое уже дома.
Сервас подумал и спросил:
– А отпечатки?
– Не раньше, чем завтра.
– Позвони заместителю генерального прокурора. Попроси его повременить со старшим. Известно, что это их отпечатки, и они могут прибегнуть к шантажу. Пусть скажет об этом судье. Поторопите лабораторию.
Он отсоединился и проснулся уже окончательно. Выйдя из-под душа, Сервас наскоро вытерся, оделся, почистил зубы, потом поглядел на свое отражение в зеркале над умывальником, подумал о Циглер и задержался перед зеркалом гораздо дольше обычного. Интересно, каким он ей показался? Еще молодым, на вид ничего себе, но ужасно усталым? Недалеким, хотя и успешным сыщиком? Разведенным мужчиной, чье одиночество написано на физиономии и читается по состоянию одежды? А что он увидел бы, если бы ему надо было описать самого себя? Несомненно, круги под глазами, морщины возле губ и продольную складку между бровей, словно его только что вытащили
