порозовело, а умненькие глазки засветились радостью и любопытством.
– Нет! – отрезал Павел. – Сначала ужин, а потом игрушки.
– Но мне не позднее одиннадцати в постель…
– Но, Паша, ради бога, в такой день давай сделаем исключение. Иди, доченька, а еду я принесу в твою комнату.
– Спасибо, мамочка!
– Если тебе понадобится помощь, обращайся, – вставила я.
– Нет, тетя Женя, я хочу разобраться сама!
Мы остались втроем. Гольский потер руки и весело спросил:
– Ну что, дамы, начнем ужин? Кому налить?
– Всем, – в один голос ответили мы.
Атмосфера за столом разрядилась, и я наконец почувствовала, что вернулась в юность. Мы пили, ели и с ностальгией вспоминали старые добрые времена. Но мы ни словом ни обмолвились о дне сегодняшнем. Я не задавала неудобных вопросов. Я не хотела портить праздник ни себе, ни Гольским. У нас еще будет возможность поговорить о настоящем. Всему свое время.
После вкусного и сытного ужина мы как-то рано, чуть за полночь, улеглись спать. Оказавшись в спальне Гольских (а место мне выделили именно здесь) и с удовольствием растянувшись на их широкой супружеской кровати, я позвонила Олафу. Бодреньким голоском, но слегка заплетающимся языком, я доложила, что доехала прекрасно, что Гольские очень рады мне и что я уже лежу в постели. Свенсон строго наказал мне никуда не лезть, свое мнение не высказывать и держаться подальше от неприятностей. Я обещала мужу быть примерной девочкой и отключилась. В эту ночь я спала как убитая. Крепко и без сновидений. Утром я не слышала, как Ладушка ушла в школу, а Пашка отправился на работу. Оказывается, уже давно Гольский трудился в троллейбусном парке. Теперь он простой водитель и своей работой доволен. Естественно, я удивилась, но не спросила почему он оставил любимое занятие археологией и как долго он водит троллейбус.
День второй.
5.
Завтракали мы с Марой поздно. Мы сидели в кухне и беззаботно болтали.
– Да, подруга, порадовала ты нас вчера. Ладка даже заснула в обнимку с компом.
– Здорово! Я рада, – откликнулась я, прожевав бутерброд с отвратительной колбасой. – Но мне показалось, что платье не очень понравилось девочке.
– Что ты, что ты! – запротестовала Мара. – Очень даже понравилось! Только…
Гольская стушевалась и замолчала.
– Только что?
– Понимаешь… Ты не обижайся, Женечка, но ей нельзя носить такое дорогое платье и… И тем более привезенное из-за границы.
Я поперхнулась кофе и ошеломленно уставилась на подругу. Придя в себя, спросила:
– П-почему?
– Да потому, что это платье для богатых. Для Высших. А мы Средние! – С каким-то надрывом громко вскричала Гольская и в сердцах бросила на стол нож, которым намазывала масло на горбушку батона.
Я молчала. Я просто ничего не понимала. Я не просто не понимала подругу – я была потрясена. Этот неожиданный
