эпохи, возводившаяся так поспешно и на такие скудные средства, что местные власти до сих пор живут в страхе, как бы она не рухнула и не развалилась на куски. Школьные ворота открываются на главную дорогу. От ворот длинная аллея, обсаженная дубами, ведет к учебному корпусу, про который достаточно сказать, что его назвали Домом Хаббарда. Рядом с воротами находится столовая, простая на вид и чисто утилитарная конструкция. Научный корпус, домик скаутов, манеж и библиотека образуют тесную группу на южной стороне рядом с Давенантом, самым крупным из пансионов. Здесь же расположен и кабинет директора, поскольку его собственный дом стоит в полумиле от школы.
Остальную площадь занимают игровые площадки, поле для игры в сквош, пять теннисных кортов, гимнастический зал, бассейн, кондитерская и оружейная. Между ними протянута сложная сеть асфальтовых дорожек, она, на взгляд учеников, словно нарочно устроена так, чтобы как можно дольше растянуть их путь от пансионов к Дому Хаббарда.
Все это великолепие – или, по крайней мере, его часть – разглядывал директор, стоя у окна своего кабинета и размышляя о проблеме Брэнды Бойс. Без пяти два зазвонил школьный колокол, и директор, отвлекшись от мыслей, подумал о том, нельзя ли, вопреки мнению консерваторов, навсегда заглушить этот жуткий перезвон. Само собой, колокол должен был способствовать пунктуальности учащихся, но когда на время войны его бой отменили, а потом вернули снова, оказалось, что он почти никак не влияет на число опаздывающих учеников. В Кэстривенфорде вообще было слишком много звона. Башенные куранты, педантично отбивавшие не только часы, но и половинки с четвертями; колокола в научном корпусе; электрический звонок, раздиравший тишину в начале и конце каждого урока; ручные колокольчики в пансионах; колокол часовни, дребезжавший так, словно его сделали из мятой жести…
Между тем к Дому Хаббарда шумным потоком стекались ученики с учебниками и папками под мышкой. В их толпе директор заметил мистера Филпотса, бежавшего по сухой траве в сторону Давенанта.
Мистер Филпотс, учитель химии, отличался невероятной прытью, проявлявшейся в самых разных формах. Это был худой коротышка лет пятидесяти в тяжелых роговых очках, с длинным носом и утомительной привычкой к бессвязной болтовне. В том, что химик спешил, не было ничего удивительного: он вообще предпочитал бегать, а не ходить. Кроме того, мистер Филпотс обладал мнительным характером, склонным к постоянным жалобам и склокам: любая мелочь повергала его в отчаяние и заставляла мчаться в директорский кабинет, кипя возмущением и гневом. Заметив его в окне, директор уже не сомневался, что через минуту-другую тот появится у него в комнате, чтобы поведать о своих новых горестях.
На самом деле подобная перспектива не слишком тяготила его: он знал, что страдания мистера Филпотса легко унять, проявив чуточку внимания и такта. Поэтому, когда учитель химии действительно постучал в дверь, директор радушно пригласил его войти. Однако вскоре ему стало ясно, что на сей раз мистер Филпотс явился с чем-то более серьезным.
– Кошмарная история! – выпалил он. – Безобразный,
