к Гите не принесло ей счастья, а только страдания? Быть может, потому что были насильственны? Но… здравомыслено же рассудить так: коль можно дать страдания через принуждения, почему нельзя дать и счастье? Человек когда не хочет страдать, ведь можно ему причинить боль. Почему же когда он не хочет радоваться, не принудить его к радости? Ох, неужели я не имею право дарить счастье, если этого другой не захочет, если он не возжелает меня. Ох, неужели я не могу любить кого-то, если он не полюбит меня?
Голубой мальчик заплакал. Он впервые чувствовал такое странное и нелепое чувство. Вокруг него было много людей всегда, но он стал понимать, что был одинок среди них, как вот сейчас в тени батангора. Когда есть двое… пусть они дружелюбны друг другу, пусть приветливы и не желают друг другу зла, пусть даже искренны друг с другом, но если между ними нет любви, нет и их вдвоём. Они всего лишь два человека, не имеющие право сказать мы. Слёзы голубого мальчика лились на его голые колени, а затем струйками, маленьким водопадом текли по голени к стопам. Потом они скатывались и впитывались в землю. И из почвы начинали расти дивные цветы, необычайной красоты. Призрачная орхидея, черная космея, мирабалис, арамарант, канна… и еще многие тысячи цветов, которым люди еще не дали имён… Земля утешала Кришну, окутывала разноцветьем, упоительно благоухающим, успокоительным… Своим прекрасным усилием она шептала шорохом цветков, что он… нет, не одинок, она с ним…
28
…когда Кришна вышел из мастерской отца, Нанда бросился к Яшоде. Мужчина дрожал как лепестки стронгилодона, когда дует ветер. Он рывком поднял женщину с земляного пола. И когда Яшода от неожиданности открыла рот, он сунул свой язык. Он снова почувствовал солёный вкус, вкус семя ненавистного раджи. Горестный вкус хумма врага его, словно он сам, Нанда, встав на колени, принял бесчестите…
..затем, когда Яшода сбросила сари и предстала перед мужем обнаженной, он проникал языком и в биджу, чтобы её цветок расцвел перед опылением, когда мужчина становится пчелой, собирающей нектар и несущий семя. Не забыл Нанда проникнуть языком и в нежный розовый пёрт, долго не пускающий его, но вскоре сдавшийся от могучих жарких толчков. Женщине казалось, что через пёрт он касается кончиком позвоночника, и облизывая, омывает его…
– Милая женщина моя, – сказал Нанда, когда они утомлённый от ласк лежали на полу мастерской на растленном сари, – увы, я вновь не смог посеять в твою почву семя. Я вновь выронил у входа…
– Так бывает, мой возлюбленный и страстный муж…
– Стой, не говори… – оборвал он на полуслове Яшоду. – Я давно заметил, после того, как мы взяли в семью этого мальчика, со мной происходит нечто странно. Всякое присутствие его наполняет меня неостановимым томлением. И после того, как поговорю с ним, я спешу к тебе. Мой хумм становится несгибаем как побег бамбука, и так же полон сока как полое древце тростника. Но в наивысший миг япати, когда больше нет меня и нет тебя, но есть мы, я… я роняю семечко на ноги твои…
Нагая Яшода приподнялась и серьезно посмотрела в очи мужа.
– Поведаю и я. Я очень люблю нашего маленького Кришну,
