с кровати и зажег свечу. Две рубахи, его и изодранная в клочья Настина, валялись на полу. Девушка уже не лежала, а, сжавшись в комок, сидела, натянув на себя одеяло, в углу кровати.
– Чего прячешься? – усмехнулся он и рванул с нее одеяло. Но под ним, оказывается, скрывалось пятно крови – подтверждение тому, что он совершил еще один грех, обесчестив чужую невесту.
Однако Александр не испытал угрызений совести.
– Люб, говоришь? – судорога вновь исказила его лицо. – Что ты знаешь про любовь? Вот она – вся любовь, – кивнул он на пятно. – Любовь и кровь! Не зря они рядом стоят. Одно без другого не бывает. – И засмеялся, закинув голову назад. – Грязно все, паскудно! Кровь-любовь!.. Похоть и разврат – вот что движет миром!
Звуки, казалось, булькали и клокотали в его горле. И Насте почудилось, что он захлебывается. Она протянула руки, пытаясь остановить его, но Александр подумал, что она хочет обнять его, ударил ее по щеке и заорал не своим голосом:
– Не смей! Кто тебе позволил меня обнимать? Грязная тварь! – И снова ударил Настю теперь по другой щеке, затем второй раз, третий… И когда она отпрянула от него, закрыв лицо руками, вырвал из-под нее испачканную простыню, скрутил жгутом и принялся хлестать по голове, плечам, спине…
Настя только охала и вскрикивала жалобно, но кричать в полный голос не решалась, видно, боялась, что он еще сильнее распалится или их возню услышат в доме. Но это избиение привело неожиданно к другим результатам. Александр вновь набросился на Настену. Его уже ничто не сдерживало, и он взял девушку грубо, без всякого снисхождения к ее мольбам и крикам:
– Больно! Барин! Отпустите! Мне больно!
Но вскоре она прекратила кричать, лишь тихо ойкала при каждом толчке, и он наконец затих прямо на ней в полном изнеможении. И, кажется, заснул. Настя некоторое время лежала без движения, затем попробовала осторожно выскользнуть из-под своего мучителя. Но он тотчас напрягся, схватил ее за волосы и намотал их на кулак. За ночь он вновь и вновь, и столь же безжалостно, домогался ее, и уже под утро едва-едва сумел повторить свой подвиг еще раз, удивившись самому себе. Раньше ему хватало одного-двух визитов в неделю в бордель или к известной среди студентов проститутке по кличке Гимназистка, получившей ее по той причине, что любила появляться перед клиентами в черном гимназическом фартуке, надетом прямо на голое тело. Но он отнес свой успех на счет чрезмерного возбуждения и был рад, что хотя и не совсем богоугодным способом, но избавился от него.
– Иди в детскую, – приказал он Насте под утро, стараясь не смотреть ей в глаза, на ее истерзанные, вспухшие губы и на безобразные синие пятна, которые проявились у нее на груди и на бедрах. С трудом передвигая ноги и прикрываясь изодранной в клочья рубахой, девушка направилась к двери. Александр бросил ей вслед простыню, на которой прибавилось пятен крови, и велел сжечь ее в печи.
– Так вони ж будет на весь дом! – сказала Настя тихо. – Все тут же сбегутся.
– Так ты вони больше боишься или позора? – спросил он и расхохотался. –
