головой и говорит мудрено так и вовсе непонятно: «Папенька, – говорит, – вы стали объедком этого, как его… еско… тьфу! еспроприятера!..» Я обомлел. В первый раз такое слышу. «Объясни, – прошу, – Верочка, только по-простому. Каким таким объедком я стал? Мы, слава богу, жизнь прожили – и не то что объедками никогда не бывали, а люди еще от нас кормились». Признаюсь, я даже закричал на нее сгоряча: «Ах ты, дурища!» – так мне обидно стало за это глупое слово. Вера пожала плечами, фыркнула и ушла, а на пороге уже сказала: «Какой вы, папаша, необразованный, совсем ничего не понимаете!» Тут я и вовсе не сдержался. Сопливая еще девчонка поучать меня вздумала. И выговорил ей вслед в сердцах: «Я хошь и необразованный, а вас с Наденькой – это моя вторая дочь, младшая – вырастил, выкормил, наукам обучил, а ты теперь родителю помочь не хочешь в смертельных опасностях!»
Полиндеев огорченно развел руками.
– Да что с них возьмешь, с детей-то? Они наши денежки уважают, а нас самих терпят только до поры до времени…
Купец вздохнул и вытер платком лысину, которая покрылась крупными каплями пота. Расстегнув сюртук, под которым оказался бархатный жилет с выглядывавшей из кармана массивной золотой цепочкой, он снова стал рассказывать:
– Повертел я мозгами так и эдак, подумал и решился отнести деньги на указанное место. Хошь отвалить тыщу целковых вовсе не с руки и не по нашим капиталам, но что поделаешь – живот мошны дороже. Расстроился я просто – во как! Однако Катерина Савельевна мне говорит: «Не дело ты надумал, Карпуша! Ты человек семейный, и не пристало тебе подобными деньжищами швыряться почем зря!» – «Хорошо тебе говорить, – отвечаю, – у меня самого сердце кровью обливается, но умирать тоже неохота. Да и как вы без меня останетесь? Заклюют вас все, кому не лень, по миру пустят!» А супруга свое твердит: «Пользы, что деньги атаману отдашь, никакой! Поймут душегубы, что ты пугливый да покладистый, и через неделю уже три потребуют! Что ж, ты им три тоже выложишь? А потом и все пять, если не десять прикажут принести». И расстроила она меня, господа начальники, этими словами, хоть плачь! Я и впрямь бы заплакал, только моя Катерина Савельевна, мудрая женщина, говорит мне: «Послушай моего совета, Карпуша! Иди-ка ты в сыскную полицию да отыщи там самого главного начальника, фамилия его Тартищев, а звать Федор Михайлович. От него, говорят, никакой пощады жуликам не бывает. Расскажи ему все как есть. Так вернее будет! И защитит он тебя от мазуриков, да и деньги при тебе останутся». До сегодняшнего обеда мы с ней судили да рядили. Поверите, за всю ночь глаз не сомкнули. Ведь Федора Михайловича я без подсказки супруги давно знаю. Суров он, ох как суров! И все-таки Катерина Савельевна на своем настояла. И вот я пришел к вашей милости, не оставьте без внимания, защитите!
Полиндеев умоляюще посмотрел на Ивана и вдруг неожиданно бухнулся на колени и прижал ладони к груди.
– Но-но! – Иван погрозил ему пальцем. – Что за театр! Встаньте сейчас же!
Он вышел из-за стола и приблизился к купцу. Тот снова взгромоздился
