знаешь этого охранника? – спросила Малин.
– Нет, но у всех на форме должен стоять номер удостоверения личности, хотя в данном случае его загораживает министр.
Министр опять кивнул, пошел за охранником и исчез из кадра.
– И куда они делись? – поинтересовался Фабиан.
– Не знаю. Но, похоже, они продолжают идти прямо в сторону пожарной части или «Нептуна», вместо того чтобы повернуть направо в сторону Депутатского здания. Но…
– Смени камеру. Мы не должны потерять их.
– Фабиан, это же не прямой эфир, – заметила Малин. – Все же записано. Разве нет? – Она повернулась к охраннику, который кивнул с улыбкой превосходства.
Но Фабиан нисколько не успокоился. Это происходит здесь и сейчас. Прямо на их глазах исчез министр.
– Не понимаю, – охранник смотрел то на одни кадры, то на другие, причем некоторые были совершенно черными. – Похоже, часть камер… обрызгали спреем или чем-то в этом роде. Ко мне поступает тревожный сигнал о саботаже, только если кто-то перерезает кабель.
– Хорошо, покажи еще раз запись, где они появляются последний раз, и прокрути до 15:20.
Охранник кликнул на линейку времени на экране, и примерно через полминуты в кадре опять появился министр.
– Да, вот он. Он словно чем-то обеспокоен.
– Если это вообще он, – заметил Фабиан.
24
Дуня пыталась думать о чем-то другом. Но снимки никак не хотели ее отпускать. Фото всех этих изувеченных женских тел, которые, как отходы, швырнули на пол скотобойни. Всех разодранных женских лон, отрубленных голов и потухших взглядов. Эти снимки она проанализировала до мельчайших подробностей, отчаянно пытаясь уловить взаимосвязь с убийством Карен Нойман.
Проведя не один час на диване, она зашла в тупик и решила лечь спать. Но ее мозг не давал ей уснуть и продолжал работать самостоятельно. Услышав, как Карстен, придя домой после рождественского ужина, отпер и открыл входную дверь, она продолжала тихо лежать, надеясь на то, что, если достаточно хорошо притворится, в конце концов уснет по-настоящему.
Может быть, ей надо что-то сказать ему, а не лежать и притворяться. Объяснить, что это не очень хорошая идея, потому что ее голова сейчас занята прокручиванием снимков, на которых одну женщину за другой сначала насиловали, а потом распиливали, раскалывали или резали на куски.
Но вместо этого Дуня продолжала притворяться.
Продолжала предоставлять ему свободу действий.
Чем Карстен не замедлил воспользоваться.
Если он решался, такие аргументы, как усталость или головная боль, не срабатывали. То, что у нее нет никакого желания, его тоже не останавливало. Наоборот, он был уверен, что этому легко помочь, если он будет энергично тереть свой палец о ее клитор. Надеясь, что ее мозг получит так необходимую ему передышку, Дуня позволила Карстену войти в себя.
К сожалению,
