который открыл дверь, а потом, не спрашивая, вынес графин, тарелку с солеными огурцами, полкруга колбасы и хлеб. Ничего другого тут, видно, не подавали.
– Культурно, – сказал Жора, осматриваясь. – Ножи-вилки, встояка никто не пьет. И главное, второй выход имеется. Вишь, за стойкой дверь, сквозняком оттуда тянет. В случае чего есть куда отступать. – Понюхал мутную жидкость. – И первачок нормальный. Разливай, чего ты?
– Я же не пью.
– Я тоже мало. – Уткин налил себе четверть стакана. – У меня доза: три раза по полста, и стоп. Больше нельзя. Дурить начинаю. И тогда хана. Если психанул – кряк знает чего натворить могу. Я говорил, что два раза звездочки терял? Это по пьяни. Короче, уговор. Если я потянулся за четвертой, скажи: «Лычково-Винница». В Лычково я затрибуналил в сорок третьем, а в сорок четвертом в Виннице. Давай. Ну каплю-то выпей. За победу.
Старлей жадно опрокинул стакан, захрустел огурцом. Рэм тоже выпил, хотя Уткин налил ему не каплю, а почти столько же, сколько себе. Первач оказался не такой уж противный. Обжег горло, но это было, пожалуй, даже приятно.
Алкоголя Рэм не пил принципиально. В восьмом классе пришел домой пьяный, напившись с одноклассниками портвейна, и постыдно блевал в уборной. Отец дал ему понюхать нашатыря и взял честное слово никогда больше не разрушать кору головного мозга воздействием этилового спирта. К честному слову Рэм всегда относился серьезно. Дал – держи. А сейчас вдруг подумал: если война – хирургическая операция, то как же без анестезии. Отец сам анестезиолог, ему ли не знать. Ну и вообще, не выпить с фронтовым товарищем – интеллигентское пижонство.
Поэтому, когда Жора снова налил, уже поровну, даже не спорил. Тем более второй тост был такой, что невозможно не выпить.
– За то, чтоб, когда к своим вернусь, все ребята были живы. До дна! Миха – это мой зам – их наверно разболтал. Они у меня и так бандюки кряканые. Дивизионная разведка. – Уткин засмеялся, жуя колбасу. – Очень обожают к фрицам в тыл ходить. Пустые не возвращаются, всегда с трофеями. Часы, консервы, шнапс таранят. Один раз приперли не поймешь чего, из штабной землянки. Стручки такие здоровенные, в толстой шкуре. Замполит сказал, бананы. В Африке растут. Главное, бананы они приперли, а языка, кряк их мать, не довели. Ты бананы ел когда?
– Только на картинке видал.
– Крякня. Вроде картошки мягкой. Давай теперь за Хамовники. Чтоб нам с тобой туда вернуться.
И за это тоже нельзя было не выпить.
– Третья, – предупредил Рэм.
Всё вокруг начинало слегка подплывать. Он засмотрелся, как под низким потолком грациозно покачивается сизый табачный дым.
– Опля, – сказал вдруг Жора. – Фуражку надел. Быстро!
И сам цапнул с ящика свою кубанку. Смотрел он в сторону двери.
Обернувшись, Рэм увидел, что она распахнута. В проеме – силуэт командира, затянутого в портупеи, и, кажется, с повязкой на рукаве. Сзади двое в ушанках, с автоматами.
– Оставаться на местах! – зычно крикнул вошедший. –
