эта возня. В ушах раздался стук. Навязчивый такой стук: ты-ы-ын-ты-ы-ын – тын-ты-ы-ын – ты-ы-ын – ты-ы-ын. Я по привычке ответил: ты-ы-ын-ты-ы-ын-тынты-ы-ын – тын-ты-ы-ын-тын – ты-ы-ын-ты-ы-ын-тын-тын? «Тын-тын!» – дернули меня за волосы.
Мэтт Грэнвилл уважает чужие правила общения, но драться и кусаться – это уже перебор. И надо решать, как выбраться из этой гусеницы, моль ее погрызи. Пусть не вышло со Школой, но выкукливаться в Ласло мне совсем не хотелось. Лучше уж сиротой, чем с таким папашей. «Ласло – лучший!» – тут же с гневом возразил я сам себе. Нужно наслаждаться полным покоем, пока эти смешные зверушки куда-то разбежались. И папочка рядом – можно спать спокойно.
Мы есть то, что мы едим. Оказывается, обратное тоже верно! Раз он – это я, а я – это он, мне нечего скрывать от самого себя.
– Ласло, а вдруг папочка разочаруется?
– С чего это?
– Ну мы же провалим конкурс.
– Все равно он меня любит.
– А если мы лишим его мечты, вдруг он нас разлюбит, кому нужен сын-неудачник?
Кокон начал трещать. Я тоже задергался, но он никак не поддавался. И все снова затихло. Тишина и покой.
– Ласло, а папа огорчится!
Никакой реакции.
– Ну и правильно: папа всегда говорил, что ты бездарь. Он будет над тобой смеяться, а ты даже ответить не сможешь в этом дурацком коконе! Представляешь, Ласло, сейчас ты во что-нибудь превратишься, и никогда не сможешь ему сказать, как тебе надоело быть им!
Внутри все заходило ходуном, меня бросало из стороны в сторону. За волосы что-то постоянно дергало, а бок саднил, как от прищепки. Но лучше быть ободранным Мэттом Грэнвиллом, чем целехоньким Ласло-моль-его-знает-каким-по-счету. Кокон треснул, как сухой стручок фасоли, и меня вышвырнуло наружу. Прямо в толпу народу.
Знаете, когда вылетаешь из кокона, надеешься, что у тебя есть крылья. Увы, мой полет был высоким, но недолгим. Я плюхнулся на колени и поздоровался. Все-таки с этими пряжками мы были в некотором знакомстве. К сожалению, их владелица смотрела на меня, как на червяка под ногами. Или гусеницу, неважно. Если последняя встреча самая запоминающаяся, она меня точно никогда не забудет.
Я встал и в гробовой тишине любезно поклонился магистру Сотпакан, главе Цеха Ткачей Глории Карбоначчи в хрустальных башмачках, главе Гильдии Вышивальщиц Торстену Хельму и, конечно же, Аманде Дэверелл, куратору и могунье, а также доброй сотне прочих уважаемых людей, познакомиться с которыми я, увы, уже не успею. Глава Братства Трактирщиков, который сейчас сидел перед разбитыми дверями «Сироты», должен быть доволен: именно сегодня его заведение передвинулось в самый центр, к Магистрату.
Видимо, Глория Карбоначчи питала ко мне особую слабость, потому что очнулась первой:
– Мистер Грэнвилл, как вы могли…
Но договорить она не успела. Огромный кокон хрустнул еще раз и распался на две половинки. Из него
