подумалось, что знакомиться в кутузке ниже достоинства даже недостойных «поражистов», но нелюбовь к копам подтолкнула к логичной мысли: те вполне могли притащить в участок такого же неудачника, как и она сама. Так чем же он хуже Лили?
– Не воображайте, что остроумны, – не убавляя строгости, произнесла она. – Ладно, какой айди и от кого весточка?
– Матвей. Может, голосовым?
Поколебавшись, Лиля согласилась.
Случайный знакомый потом не шел из головы, романы не читались, а старички – завсегдатаи библиотеки про себя отметили нехарактерную рассеянность девушки, появившуюся «ни с того ни с сего».
Матвей впоследствии подкараулил Лилю у полицейского участка. Оказалось, он целый месяц дежурил там в часы приема отдела по делам неблагонадежных в надежде, что девушка рано или поздно придет отмечаться! Она никогда не встречала подобного отношения к себе, их роман стал неизбежностью.
Глава 22
Работа мотокурьером больших денег не приносила, позволяя лишь сводить концы с концами, и вдобавок не сулила ни перспектив, ни надежд. Игорь об этом размышлял иногда, но, не желая зацикливаться, продолжал доставлять почту, доверившись времени. Оно благодарно утекало под бурчание бензиновой двойки «Супер-В», катавшего хозяина сквозь пробки, жару и холод по сотням адресатов, под общение с такими же водилами в гараже между заказами, под решение рутинных ежедневных надобностей и под дешевую еду, поглощаемую от случая к случаю и отдающую целлофановым запашком химических ингредиентов. Настоящее дно жизни, где осознается собственная ничтожность, где от беззлобного отчаянья даже не хочется поднимать голову и смотреть вдаль, ведь с вероятностью в 99 процентов на годы вперед там встретится неизменная лапша быстрого приготовления, дешевый пакетированный чай, такие же дешевые пирожки и непреходящие бытовые трудности. Да и оставшийся процент, похоже, лишь плод воображения, выращенный непотопляемой надеждой, без которой никак. «Пуля» – обитель прокаженных, которым больше некуда податься.
Дни повторялись как под копирку.
Всякий раз утром на подходе к офису Игорь слышал звук не желавшего запускаться движка, усиливавшийся по мере приближения. Это Пашка насиловал свой мотоцикл. Поначалу рыжий высасывал из аккумулятора все соки стартером, а затем, когда озлобленный стрекот реле возвещал о кончине энергии, наступал черед мускулов и ножного кика. О, это было похоже на корриду из учебников истории, а может, и на гладиаторские бои! Рыжий остервенело, до изнеможения топтал кик, сопровождая затухающее бормотание моторных кишок самыми грязными ругательствами из тех, которые доводилось слышать Кремову. С Пашки ручьями лил пот, в пылу борьбы амбре подмышек окутывало несчастного облаком, распространяясь далее по округе. Наконец, когда мотор изматывал человека окончательно, тот надрывно взвывал: «Сука-а-а-а-а-а!», резюмируя очередное поражение белковой формы жизни перед бездушно циничным железом.
Рыжий вносил
