могу.
И думал, что на этом все кончится, но ошибся.
– И почему это вы не можете? – последовал немедленный вопрос.
Потерявший всякую ориентацию, шокированный таким варварским напором критик пролепетал:
– Видите ли, Пикассо заплатил мне за то, чтобы я в этом году ни о ком ничего не писал…
Вот так.
Вернемся, однако, в Израиль. После провозглашения независимости Зоара прибывает в страну. Не одна – с мужем. Его звали Пако, и он тоже был скульптором большого класса. А еще он отлично играл на гитаре, а также имел склонность к крепким напиткам и вольному образу жизни. Он был крутой мужик – Пако, муж моей Зоары… Роман с черноволосой красоткой монашенкой, которая из-за него бросила монастырь, переполнил чашу терпения Зоары, и она (дело было в Калифорнии) уехала в Нью-Йорк, где через два месяца получила телеграмму за подписью монашенки: «Срочно приезжай».
– Забери его, – заявила при встрече разгневанная красотка.
– В чем дело? – осведомилась Зоара. – Что-нибудь не так?
– Все так. Все хорошо, – сжала губы брюнетка. – Вот только каждый раз, напиваясь, он говорит о тебе.
«И я вернулась», – сказала Зоара, глядя мне в глаза затуманенным поволокой памяти взглядом, и улыбнулась только ей присущей улыбкой, в которой было все самое главное на свете: легкость, мудрость, печаль.
В 1952 году Зоара получила Государственную премию Израиля. А потом Пако заболел – как водится, рак, – и она преданно за ним ухаживала до самой его безвременной смерти. За эти годы возник цикл полных мрачной красоты и силы графических работ, странная перекличка с вещами Филонова, которые Зоаре не были известны. Как тут не вспомнить притчу рабби Нахмана из Брацлава! В одном месте в одно время человек задает вопрос. В другом месте в другое время другой человек задает вопрос. И ни первый, ни второй не знают, что вопрос второго – это ответ на вопрос первого.
Тем временем на смену «Новым горизонтам» явилось «бедное искусство» – минималисты, такие как Гросс, Арох, а потом концептуалисты и так далее. Надо сказать, что кризис шестидесятых-семидесятых годов, породивший отказ от традиционных материалов и ходов, пришелся как нельзя более на руку израильским художникам, не отягощенным традициями и как бы висевшим в воздухе. Именно тогда их имена стали пользоваться широким международным признанием. Здесь в первую очередь следует упомянуть Дани Каравана, большого мастера того, что можно назвать ландшафтной скульптурой. Его работы – чистая, безупречная, благородная, умная пластика – находятся в Японии и Италии, Франции и Испании, Голландии и Германии. Он – лауреат Императорской премии Японии. ЮНЕСКО наградило его медалями Миро и Пикассо, и много разных других премий и наград имеет этот невысокий симпатичный человек.
В Израиле его наиболее замечательными работами являются «Памятник Негевской бригаде» около Беэр-Шевы, «Белый город» в Тель-Авиве и стена в зале заседаний кнессета.
Из
