чем бежать к заварочному чайнику, секретарша склонилась над селектором, нажала кнопку и прошептала:
– Пришел, Марта Игоревна.
Домино дала любовнику время на утоление похмельной жажды, взяла несколько листов бумаги и отправилась в соседний кабинет.
– Добрый день, Борис, – как ни в чем не бывало поздоровалась Марта.
– Добрый, – буркнул Гольдман. – Что у тебя?
– Поставки, – коротко ответила Марта и положила на стол перед шефом бумаги.
Борис Аркадьевич быстро просмотрел документы, болезненно сморщился, но подпись поставил.
– Все?
– Почти. Пришел факс из Дрездена. Посмотришь сейчас или подождешь до завтра? – Голос «доброго ангела» искрился сочувствием к падшим, и Борис Аркадьевич наконец посмотрел на любовницу. Но, встретив открытый, чистый взгляд, тут же отвел глаза.
– До завтра, Марта Игоревна…
«Скотина! – возвращаясь к себе, думала Марта. – И кто сказал, что евреи не пьют и с девками не путаются?! Еще как пьют и путаются! Впрочем, – Марта шумно, вслух вздохнула, – возможно, мне просто не повезло и я наткнулась на единственную паршивую овцу. Точнее, свинью».
Остаток рабочего дня Гольдман провел в слегка разогретой сауне офиса – выпаривал токсины из тела. (Финская баня была любимым местом Бориса Аркадьевича. Когда турецкие мастера делали в офисе евроремонт, российские работяги параллельно, в рекордном темпе, трудились над довольно скромной по размаху банькой. На бетонных полах офиса еще только лаги лежали, а Борис Аркадьевич уже воплотил в жизнь свою мечту – сухая парная для него одного. Толстый хозяин «Гелиоса» не любил общественных парных и гостей приглашал очень избирательно.)
В тот день Марту и «лучшего друга» Владимира Александровича Гольдман с собой не позвал. Он больше не хотел их видеть. Они уже стали неприятным напоминанием. От секретарши Домино узнала: на субботу шеф заказал билеты в Цюрих.
Вечером в офисе Гудовин получил от Марты конверт с валютой.
– Здесь пять тысяч, – сказала Домино. – Не жмоться, Вовик. Сколько девчонка за ствол ни попросит, столько и давай. Но начинай с трех.
– А не жирно ей будет? – покачивая конверт на ладони, спросил Гудвин.
– Не жирно, – отрезала Марта, – в самый раз. И сам не ходи. Пошли кого-нибудь. С тобой она договариваться не будет. Понял? – Гудовин хмыкнул и направился к выходу. – Потом с Борика сторицей возьмем! – бросила вдогонку Домино.
В половине девятого вечера в квартиру Марты, шатаясь, ввалился окровавленный Гудвин. И без того обычно бледное лицо Вовы было белым до синевы. Вся левая сторона джинсовой рубахи пропиталась красно-бордовым. Гудовин зажимал ладонью рану в верхней половине груди. Поверх рубахи на него была накинута чужая огромная ветровка.
– Она шмальнула в меня, Домино, – просипел Гудвин и упал на стул в прихожей.
Марта заполошенно оглянулась и побежала
