я знал хорошо, много раз Мигель оставлял меня во внутреннем дворе во время сиесты. Дворик был небольшой, но очень красивый, заросший алеандровыми кустами. Несколько пальм давали хорошую плотную тень. Вот там ты и постоишь пока, мой дорогой Мигель. Придёшь в себя. Выпускать на улицу тебя опасно.
Да, но дома-то нас ждёт жена Мигеля, Хуана, и двое его детей, мальчишка лет семи и старшая дочь, имён их я не помнил.
С некоторым трудом я, наконец, добрался до дома (теперь моего). Поставив Мигеля в тени дворика, я зашагал, всё ещё пошатываясь, ко входу. Дверь со стороны патио никогда не закрывалась, во всяком случае, Мигель всегда вламывался в неё свободно, оглашая при этом окрестности своим пением, со слухом у него было не очень, он часто давал петуха.
Я вошёл молча, тем не менее, жена меня уже ждала (жена, правда, не моя, но я больше не буду уточнять соответствие обстоятельств и персонажей). Я – Мигель и это – моя жена и мои дети, в конце концов, не я всё это устроил.
Хуана стояла на пороге с таким видом, как будто отправила меня на аудиенцию к Папе Римскому и теперь ждала от меня отчёта. Я понял, что ничего хорошего мне это не сулит.
Хуана была очень красивая брюнетка с чёрными глазами, в которых сверкали сине-зелёные огоньки. До чего хороша! А Мигель-то – счастливчик.
– Ну что, мерзавец, нагулялся?
Увидев мой ошарашенный вид, она буквально вошла в раж.
– Что, дорогой, выдался неудачный день, помоев накопил много, кобелируя с клиентками, а слить не удалось?! Ничего, голубчик, у тебя же для этого есть жена! Ничего не выйдет, кобелина, я тебе не помойное ведро, найди себе другую сучку!
– Замолчи, женщина, – заорал я так, что в комнате задребезжали стекла. Я услышал испуганное ржание Мигеля во дворе. Я вдруг ощутил в себе почти святое право управлять этой женщиной. Не долго думая, я с силой зажал её рот одной рукой, другой схватил поперёк тела и развернул к себе спиной (так мне привычнее), потом толкнул её вниз и она поневоле встала на четвереньки, не отрывая руки от её рта, с помощью другой я притянул её к себе и навалился всей тяжестью своего молодого крепкого тела. Она обмякла подо мной и я с удовольствием проткнул её почти насквозь и почти тут же ощутил невыразимую сладость, о которой я смутно помнил, но успел уже позабыть.
«Толедский клинок» Мигеля не шёл, конечно, ни в какое сравнение с моим (конечно, в прошлом), но, всё-таки, он был очень хорош и, к тому же, сила-то была моя, то есть, жеребячья. «Помои» исторглись довольно быстро, что неудивительно, учитывая мою многолетнюю голодуху.
Хуана была недвижима подо мной, буквально перестала дышать, я даже несколько испугался. Жива ли она вообще? Я осторожно перевернул её на спину. Её лицо представляло собой два огромных, почти квадратных, глаза, расширенные ноздри и открытый в немом крике рот. Было впечатление, что её треснули по голове
