с розами, а кое-где можно было видеть истинное чудо природы – распустившиеся на розовых кустах роскошные ромашки.
Посреди этого волшебного сада стояла мадам Нильсен в белом кашемировом платье, отделанном бледно-голубым атласом, с крошечным ридикюлем на поясе. Ее тяжелые русые косы ниспадали по обе стороны муслиновой шемизетки[3]. Она слушала страстные речи господина Капуля потупившись, и с выражением полной невинности делала вид, что не понимает его коварных умыслов, когда тот многозначительно указывал на нижнее окно симпатичной кирпичной виллы, выступающей из правой кулисы.
«Милая! – подумал Ньюланд Арчер, чей взгляд уже успел вернуться к девушке с букетом ландышей. – Наверно, даже не подозревает, о чем речь».
И молодой человек углубился в созерцание охваченного чувствами девичьего лица с волнением собственника, в котором гордое сознание мужской посвященности в предмет смешивалась с нежным благоговением перед абсолютной чистотой и невинностью.
«Мы будем читать Фауста вместе… на берегах итальянских озер».
В его воображении мечты о предстоящем медовом месяце смешивались с мыслями о том, что ему предстоит открыть перед своей молодой женой мир шедевров высокой литературы. И хотя только сегодня после обеда Мэй Велланд наконец-то дала понять, что он ей «небезразличен» (о, эта сакральная формула, в которую облекают свои признания нью-йоркские барышни!), мечты Арчера мгновенно унеслись вперед, оставив позади помолвку, обручальное кольцо, первый брачный поцелуй и марш из «Лоэнгрина», и он представил ее рядом с собой в окружении волшебного великолепия старой Европы.
Нет, Ньюланд Арчер вовсе не желал, чтобы его будущая жена оказалась простушкой. Он надеялся, что она приобретет светский лоск и остроту ума (разумеется, благодаря его просвещенному влиянию), и займет достойное место в ряду самых известных дам «молодого поколения», окруженных мужским поклонением. Если б ему хватило решимости выяснить причину своего тщеславия, он обнаружил бы, что хочет, чтобы его жена была настолько же искушенной и услужливой в делах любви, как та дама, чей образ волновал его воображение в течение двух последних лет. Естественно, без какого-либо намека на беременность, которая однажды омрачила жизнь той несчастной женщины и, в итоге, разрушила его планы на целую зиму.
Как создать это чудо, сотканное из пламени и льда, как оно уживется в нашем жестоком мире – Арчер не утруждал себя поисками ответа на этот вопрос. Ему было достаточно иметь собственную точку зрения, не анализируя ее, – ведь точно так же поступали все холеные, облаченные в белые жилеты джентльмены с цветками в петлицах, один за другим появляющиеся в клубной ложе, обменивающиеся дружескими приветствиями и тут же наводящие бинокли на дам, критически обсуждая сей «продукт» той же системы.
В сфере мысли и искусства Ньюланд Арчер считал себя много выше этих рафинированных представителей старой нью-йоркской
Здесь: легкая блузка, надеваемая под платье с открытым вырезом.
