на которых висели две кобуры.
– От шо, ваши благородия! – обратился Махно к офицерам. – Не додому вы шли, а до заклятого врага революции атамана Каледина. В связи с чем не можем мы допустить, шоб вы этим вот оружием с нами потом воевали. Потому предлагаю: сдавайте оружие, срывайте погоны, кидайте тут все свои цацки – и йдить на все четыре стороны. Седла, хто несет, тоже оставьте. А одежонку, обувку вам дарим. В связи с Рождеством.
– Нестор, та ты шо! – выкрикнул уже осатаневший от близости смертной забавы Щусь.
– Смолкни! – оборвал его Махно.
Поручик повернулся к сотоварищам. В их глазах читались растеренность и даже некоторая радость по поводу того, что маленький человек в жупане предложил им единственно возможный выход.
Поручик усмехнулся.
– Ордена, погоны и оружие – это моя честь, – хрипло сказал он. – А честь дороже жизни! Вам этого, верно, не понять? – Он коснулся ладонью серебристых крестов, висящих на старенькой гимнастерке. – Кресты мне даны за то, шо смерти не боявся. Так почему я их должен срывать?!
Он выдержал тяжелый взгляд Махно. Он решился. Чувствовалось, что теперь он мог выдержать любой взгляд.
– Красиво говорите, – не без уважения сказал Махно и вздохнул: – Шо ж… ни вам теперь от слова не отступить, ни мне!
Он махнул рукой, и по его знаку черногвардейцы тотчас сбросили поручика с моста в клокочущие буруны…
– Кому ще честь дороже жизни – не заставляйте моих хлопцев… – И Махно снова отошел в сторону, передоверив командование Савве и Щусю. Он явно не хотел быть участником жестокой расправы. Знал: в истории этой войны такое запомнят… Запишут.
Савва перевел взгляд на остальных офицеров. Многие стали снимать с себя шашки и другое оружие, бросали его в кучу, торопливо срывали погоны, знаки отличия, кресты. Но несколько человек столпились возле бравого унтера, который, сняв шинель, пребывал во всем блеске своего «иконостаса» из четырех Георгиевских крестов.
– Ну, вы йдить! – отпустил Савва тех, кто проявил покорность. – До вас претензиев нема. Мо, потом будуть, когда встренемся в бою.
Те, кого пощадили, стараясь не показать, что торопятся, трусцой побежали прочь. Сутулились, ожидая выстрела в спину.
– Ну а вы сами выбралы свою дорогу! – Стволом маузера Федос показал вниз, в темную воду.
Тесной кучкой обреченные ступили к перилам. Перед тем как прыгнуть, унтер перекрестился. И все последовали его примеру.
К вечеру наступил перерыв в их изнурительной «работе». Черногвардейцы отогревались у костра, жарили на прутьях лозы куски сала и колбасы. Пошла по кругу и бутылка, веселя и помогая забыться.
– А все ж таки, Нестор, понапрасну мы почти половину отпустили, – жуя, сказал Федос. – Оружие нове найдуть. И правильно говорил Савва: мы с имы ще встренемся в каком-то кровавом бою.
– А мени кажеться, по уму поступили, – возразил Лашкевич. – Те, кого отпустили, то так… пустота… нетолочь. А от те, шо потоплы,
