хорошая, – не согласился Виктор, – только вот участковый – козел. В семье, как говорится, не без урода. Так вот, выпивали мы раз с ментами, приехавшими к нам на выборы…
– Ради бога, Вить, заткнись. Я сейчас про алкоголиков слышать не могу.
Парень обиженно надулся и замолчал. До дома он не проронил больше ни слова.
Загнав машину в гараж, мы пошли в мою половину.
– Вить, ну не обижайся. Пока я чай ставлю, сгоняй к себе за вареньем земляничным. Знаешь, как я его люблю! Никто так варить не умеет, только ты! – Я знала, чем польстить парню. – Слушай, а за что ты так участкового не жалуешь? Обидел он тебя чем, что ли?
– Да это чмо полдеревни обидело, не только меня, – с презрением в голосе пробурчал сосед. – Например, каждый месяц проходит по всем дворам и собирает по бутылке водки, якобы взаймы. Заметь, не самогона, а именно водки, причем хорошей. Приходится специально идти в магазин и покупать, чтобы этот козел не обиделся.
– Да фиг с ним, пусть обижается, – легкомысленно заметила я, доставая чашки.
– Ты не дослушала, – продолжил он, – если кто не даст, он ничего, утрется и уйдет. Но! На следующий день с ордером приходит изымать самогонный аппарат. А у кого его нет в деревне-то? Без него мы никуда. Потом изымает и выписывает такой штраф, что больше цены водки аж на два нуля.
– Набили бы ему морду, и вся недолга, – посоветовала я.
– Так били, Ириш, еще как били, – поморщился Виктор, – он после этого настрочил жалобу в эпидемнадзор, и мы неделю без свежего хлеба сидели. В прошлом году я не выдержал, наподдал ему как следует, так он меня на пятнадцать суток упек. Причем в сопроводительных документах написал, что я не морду ему набил, а приставал и грязно домогался. Педиком решил меня, сучонок, выставить. Хорошо, меня все в округе знают, а то прям хоть стреляйся.
– И ты ему это так с рук спустил? – не поверила я.
– Обижаешь, – ухмыльнулся Виктор, – я как вернулся, начал к нему в гости ходить с тортиками да цветочками. Наряжусь и иду с букетом по улице, чтобы все видели. Две недели ходил. Мужики заинтересовались, спрашивать стали, что да как. Я мялся-мялся, потом объяснил, что сохнет по мне участковый, проходу не дает. За то, что не отвечаю взаимностью, на пятнадцать суток упек. Вот я и решил, лучше уж подмазаться к нему. А то опять на меня осерчает, а мести улицы не особо приятное занятие.
– И что, поверили тебе мужики?
– Может, да, может, нет, – пожал плечами сосед и продолжил с хитрой улыбкой: – Да больно уж поверить-то хотелось. Ненавидят его все. Когда он про это прослышал, побежал мне права качать. Встретил меня в магазине и стал орать. Я на коленки встал и заголосил: «Прости Христа ради, Филиппушка. Не завезли сегодня тортов, не виноватый я!» – и руки стал целовать. Он остолбенел и рук не отнимает. Тут ко мне Василий с Петрухой подскочили, подняли, утешать начали: «Что же вы, Филипп Леопольдович, такой жестокий, говорят, ну, не завезли сладенького, уж потерпите маленечко, что же сразу бросаетесь на парня. Нетрадиционная ориентация – не оправдание, чтобы руки распускать». Он стоит, рот раскрывает,
