За окном ночь. Луна скудостью света своего освещает опочивальню князя, отбрасывая на стены длинные тени.
Иоанн вытер со лба проступившую испарину. Что это с ним? И подушка влажная от пота, и исподнее – хоть выжимай. Помнит только, пригрезились ему во сне покойные матушка с отцом. Возникли невзначай, будто из воздуха созданные. Полупризрачные с ног, чем ближе к лику, тем явственнее. Молчали. Отец – Иван Калита, стоял перед сыном, скрестив на груди руки. Матушка Елена, улыбаясь, манила его к себе. Помнит Иоанн, протянул он ей руку, и повела она его в белое молоко неизвестности. Отец рядом. И шли они куда-то вместе. И благостно так на душе было, покойно… Вот только неприятный неведомый толчок заставил его очнуться да озноб пронизал до костей.
Ничего не понимая, сидел он на кровати в темной опочивальне, пытаясь сообразить, что было с ним. Какой-то детский страх навалился на него. Даже тени, и те заставили дрожь бежать по телу. Иоанн вытер с шеи холодную испарину: «Что так болит кожа, словно иголками ее колют? – размышлял спросонья Иоанн, переворачивая влажную подушку. – Что это батюшка с матушкой пришли ко мне? Может, опять татары против меня чего затевают, а может, от своих ожидать стоит? Только бы татары не устроили набега. Да такого вроде давно не случалось».
Все лежал, все думал князь о сынах своих, о племяннике. Коснулся рукой волос Александры. Их мягкий струящийся шелк немного успокоил его. Захотелось женского тепла. Склонился над безмятежно спящей супругой, залюбовался ею, но будить не стал. А у самого сердце опять не на месте: то о Руси думает, то мыслями в татарское логово подается. Далеко за горизонт памяти человеческой заглянул. Вспомнил давние рассказы отца своего и деда, как сильны были прежде татары, как безгранична была их власть, как бесчинствовали они на Руси, за малейшее неповиновение выжигая дотла города русские, как ни в чем не повинные гибли в татарских ставках русские князья. Да, не те сейчас татары, совсем не те! Распрями да смутой ослабили они свое великое ханство. А как ослабили, так и Русь голову поднимать стала.
Давно Иоанн держал в уме, что не должно русичам ходить под татарами, да Алексий строго-настрого запретил ему выказывать напоказ то мнение, и даже думать о том не велел. Однако как не думать, коли сам он от пяток до кончиков волос самый что ни на есть русич – русский князь! А ночью непотребные мысли сами в голову просятся, да разрастись норовят до немыслимых размеров. И что это батюшка с матушкой навещали его?… Что-то все тело ломит, и в голове, пульсируя, нарастает боль, словно червяк мозги точит…
Наутро Иоанн пришел к Алексию. Митрополит только пробудился и еще не приступал к утренней молитве. Его всклокоченной бороды еще не коснулся гребень. Он предстал перед Иоанном по-келейному в черной рясе, без облачения. Все как есть рассказал своему духовнику Иоанн об увиденном во сне.
– В голову не бери, княже, – успокоил Иоанна митрополит, – чему сбыться – не миновать, а коли ждать лиха, то – в татарах. Там ханы друг друга бьют: сын отца, брат брата. Чувствую, великая замятня
