но количество печатных книг год от года неуклонно возрастало, со временем угрожая похоронить почтенный труд переписчиков, коему в земле Русской с превеликим рвением тягу имели поголовную, от простого чернеца до государя.
Книгохранилище подкупающе умиротворенно пахло воском, киноварью и вишневым клеем. В скриптории[44], наполовину отделенном от читальни массивной перегородкой, склонившись над разлинованными тонким затупленным шильцем листами, среди пустых столов и аналоев[45] корпел один-единственный переписчик – молодой монах Епифаний. Пользуясь послаблением отца наместника, многие переписчики предпочитали работать в одиночестве, в тиши своих келий, и только Епифаний, день за днем, год за годом, неукоснительно и неизменно приходил в скрипторий, устанавливал на аналой образец, а на столе раскладывал письменные принадлежности: чернильницу, песочницу, перья и кисти, перочинный нож и линейку и трудился от зари до зари, прерываясь лишь на молитву и трапезу. Работал он и сейчас, не обратив внимания на вновь пришедших.
В отличие от Епифания, книжный хранитель, отец Дасий отложил в сторону недавно подаренный обители редкий список «Мириобиблиона»[46] патриарха Фотия и с удивлением посмотрел на Маврикия, неловко прятавшегося за широкой спиной отца Феоны. В этом взгляде сквозили раздражение и досада, которые он даже не пытался скрыть. Феона внутренне усмехнулся такому поведению книжного хранителя, ибо по себе знал, что его ученик, несмотря на всю свою безобидность, способен был вывести из себя даже ангела, приведись ему случай такого общения.
Обменявшись вежливыми приветствиями и узнав, что пришедшим не нужна его помощь, Дасий предпочел на время уйти из библиотеки, сославшись на срочные дела с монастырским уставщиком, по пути еще раз бросив на Маврикия суровый взгляд, который послушник принял смущенной улыбкой и стыдливо потупленными глазами.
– Ну, Маврикий, – спросил отец Феона у послушника, как только за библиотекарем закрылась дверь, – так что ты хотел мне показать?
Послушник моментально встрепенулся, сделал успокаивающий жест и, сутулясь больше обычного, на цыпочках, скачущей походкой прошелся по книжному хранилищу. В самом дальнем углу, в неглубокой каменной нише между двумя окнами он взял одну из нескольких лежащих там книг и, загадочно улыбаясь, вернулся назад. Всем своим видом изображая торжество, он молча протянул книгу отцу Феоне.
– Вот! – сказал удовлетворенно.
Монах сел, положил книгу на читальный стол и полистал желтые от времени страницы. Это была рукописная Следованная псалтырь[47], судя по особенностям устава[48], написанная примерно лет сто назад. Книга была богато и красиво оформлена, но никакой особенной ценности из себя не представляла. Впрочем, цепкий взгляд Феоны обратил внимание на несколько позднейших, зашифрованных вставок, вклеенных под переплет лет через шестьдесят
Мастерская по переписке рукописей в средневековых монастырях.
Высокий четырехугольный столик с покатым верхом. Используют в основном при богослужении.
Сочинение представляет собой краткое изложение книг, которые византийский патриарх Фотий прочитал. Написанно до его первого патриаршества. Закончено около 857 года.
Богослужебная книга, состоящая из псалтыри, содержащей 150 псалмов, и трех приложений.
Уставное письмо – почерк с четким угловато-геометрическим рисунком.
