предвкушала, как увидит ее в подвальной прачечной, хотя бы чтобы убедиться: Бог, в конце концов, так же щедро наделяет добрым здравием, как и болезнями.
Она подбирала полы одеяния и садилась к девочке на персидский коврик, упиваясь видом пухлых ручек и ярких глазок, ее смышленостью (уже к четырем годам Салли знала поименно всех монахинь в монастыре) и тем, как быстро она растет. Это утешало, дарило надежду, что чахоточная девочка, за которой сестра Жанна на днях ухаживала в ее последние часы, возродится на небесах такой же пышущей здоровьем. И молодая монахиня говорила себе, что стенания и горе несчастной матери – не сейчас, но скоро, ведь жизнь – это лишь миг, – обратятся в радость, с какой Энни обнимала в лучах предвечернего солнца здоровую дочку и говорила:
– Оглянуться не успеешь, как я вернусь.
– Не спеши, – отвечала тогда сестра Жанна или, цитируя сестру Люси: – «Пойди глотни свежего воздуха». – И они обе хохотали.
Когда Энни уходила, сестра Жанна с девочкой карабкались вверх по лестнице («Нет-нет, у меня все будет в порядке, – иногда бросала им вслед сестра Иллюмината. – Столько дел еще, столько дел. Возможно, вам придется прислать мне ужин сюда».) Они заходили в красивую часовню, чтобы, преклонив колени, вместе помолиться. Они шли на кухню за сухим печеньем и стаканом молока или (если готовить обед было еще рано) стряпали основу для пудинга или фруктовое пюре. В хорошую погоду они выходили на задний двор монастыря, где копались в садике лопатой и старой ложкой. Когда шел дождь, они сидели в обставленной со вкусом общей комнате, в прошлом – гостиной особняка, и перебирали четки. Сестра Жанна превращала каждое таинство в своего рода сказку, а девочка считала бусины четок и, как правило, тихонько засыпала.
Как раз в такой сырой день, в минуты краткого и непривычного безделья, сестра Жанна задумалась о Джиме.
С убежденностью очевидца сестра Жанна верила, что любая человеческая утрата будет возмещена: к горюющей девочке вернется мать, мертвый младенец обретет в мире ином крепкое здоровье, страдание, горе, несчастный случай и потеря – все получит воздаяние на небесах. Она верила этому, потому что… (и она могла объяснить это только детям, а при попытке сказать то же самое горюющему или страдающему от тоски взрослому становилась косноязычной) потому что этого требовала справедливость.
На ее взгляд, это был простой логический вывод. Безумие, с которым страдание распространялось по миру, бросало вызов логике. По неправомерности со страданием ничто не сравнится. Невезенье, слабое здоровье, неудачный момент. Невинные дети заболевали так же часто, как грешные люди. Болезнь поражала молодых матерей, а старухи беспокойно задерживались на этом свете. Жизнь достойных людей обрывалась в хаосе, отчаянии или полнейшем разорении. Удачливые блаженно вели свою жизнь до того момента, пока удача им вдруг не изменяла: стук в дверь, кашель, блеск на лезвии ножа, краткий миг невнимания.
