и последний раз такую пакость пью, – предупредила она. – Меня беречь надо!
Василий перечитывал то, что написал про грозу и дождь. Чёрт побери… Ну не мог он такими словами написать! В принципе не мог!
– Ну что? – Муза заглянула через плечо. – Здорово, да? У тебя есть талант. Как тебя зовут?
– Уже должна знать, раз была там, у Кальяненко, – буркнул Василий, всё ещё под впечатлением.
– Так бы и сказал, что не любишь, когда из-за плеча заглядывают. Не буду больше! А чужие разговоры я не подслушиваю.
– Блин! – Василий вскочил, снова уселся. – Ну, Вася я. И что теперь?
– Я есть буду, – Муза заглянула в холодильник. – Надоели мне его пирожки. А потом работать будем.
– То есть… не понял, ты что… я что-то должен писать?!
– Если не собирался, меня зачем звал? – Муза выглядела грозно, даром что в левой руке сжимала гирлянду сосисок. – Давай-давай! Я голодная, как сто волков. Ну да, писать. Или ты художник? Так я и по художникам работаю. Что такой унылый? К нему Муза пришла, а он не рад!
– Почему ты так странно выглядишь?
– Толстая и в очках? Чтобы тебя не отвлекать. А то не о том думать будешь, – Муза поправила очки. – А я на работе.
– А если ты не Муза? Вот выгоню сейчас, и что?
Он ожидал слёз, ещё чего-то такого. Но Муза подошла к столу, положила сосиски и посмотрела Василию в глаза.
– Ты вернёшься к работе, – отозвалась она. – Будешь делать синтез, для ваших заказчиков. В конце концов ты расстанешься со своей девушкой, потому что платят тебе мало, а менять работу ты не захочешь. Лет через двадцать у тебя будет больная печень, глаза и зубы, от всей этой вашей отравы. Будешь так же заниматься синтезом за копейки, подрабатывать где придётся, и вспоминать об этом дне. Так я пошла?
Всё, что она сказала, мелькнуло перед ним одной яркой картиной. И Василию стало страшно.
– Откуда ты можешь знать?! Вот чёрт!
– Меньше чертыхайся, – посоветовала Муза. – У тебя и так чертей полон дом. А они всегда к неудачникам липнут.
– Так я неудачник, что ли? – вновь обозлился Василий.
– А чего тогда злишься? – Муза вынула кастрюлю, набрала воды и поставила на плиту. – Так я остаюсь?
– Оставайся, – Василий встал, побрёл в комнату и там упал лицом в подушки. Вроде бы Муза ничего такого не сказала, а на душе стало погано. И вообще хотелось проснуться, и чтобы не было ни объявления, ни Кальяненко, ни Музы.
– Ужин готов, – его потормошили. Муза. Всё та же толстая и очкастая. Правда, уже не в платье, а в джинсах и кофте. И всё равно выглядит неряшливо. – Вася! Ужин готов, я сказала!
– Иду, – Василий с трудом отлепился от дивана. На дворе мгла, слышно, как дождь постукивает в стёкла. Час ночи, ужас какой! А завтра, в восемь утра, на работу!
– Я тебя что, напугала? Извини, не хотела, – Муза поставила перед ним тарелку. Обалдеть можно. Картошка и сосиски. Любимая еда! – Поешь, да спать ложись. Только помни, я не кухарка!
