несколько фигурок и велел Луне развесить из у входа.
Фигурки эти Луне были знакомы: Чуры, предки предков родов, духи-заступники, что защищают родовичей от зла и лиха…
Луня развесил Чуров на березовых сучках, сказал слово, положенное при этом, рухнул, зарылся с головой в мягкое сено и словно в болотину, провалился в сон…
Проснулся Луня, как привык, с первыми лучами Яра. Выпутавшись из теплого, нагретого за ночь сена, парень потянулся и тут же скривился от ломоты во всем теле – вчерашняя скачка давала себя знать.
Луня, крехтя, как старый дед-болотовик, разогнулся, встал, окинул взором внутренности балаган, освещенные пробивающимися сквозь щели в стенах лучами восходящего солнца, возблагодарил Яра, и Рода, и Влеса, и принялся за хозяйственные дела.
Шык, как и положено волхву, спал. Чем больше спит волхв, тем лучше, это всякий знает, а не то с недосыпу наворожит он такого, что сам Влес потом в год не развертит.
Дел у Луни по утру было много – коней напоить, огонь развести, сгоношить завтрак, утряню по-родски, уложить вещи, а уж потом разбудить Шыка.
Но это все – дела, а прежде был долг: снять с входа Чуров, приголубить, помянуть каждого и уложить в чародейскую котомку волхва.
Луня острожно снимал с сучков кожаные ремешки с фигурками предков, каждого ласково оглаживал, про себя называл имя, и бережно укладывал обереги в кожаную котомку.
Чуры лишь тогда силу имеют, когда их помнят, когда ласковое слово скажут, приголубят. На то они и предки, большого им и не надо. Имена их каждый род в душе носит, но вслух никогда не говорит – вдруг нечисть какая подслушает, и пойдет трепать доброе имя по всем сучкам и кочкам, по болотам да чащобам. Чур враз от этого силу потеряет – и уснет, пока сильный волхв, три на девять дней отпостившись, не сговориться с ним, очистив имя предка от скверны. С Чурами – первейшая из всех ворожб, ворожба Слова…
Когда основные дела были завершены, Луня не утерпел, выскочил из балагана, достал оружие и поупражнялся с клинками. Цогский кинжал, с широким листовидным лезвием, похожим на ивовый лист, удобно лежал в руке, и Луня долго вертел им, защищаясь и нападая на воображаемого противника.
А вот меч оказался тежеловат. Луня телом пошел не в материнскую родню, там все были кряжистыми, широкоплечими, а Луне от отца достался высокий рост, длинная шея, худоба, и та мужская стать, которую роды шутя называют «журавлиной». В тайне Луня страдал по этому поводу, стараясь до изнемождения упражнять худое тело на войском поле. Но там тяжелый учебный кол можно было взять двумя руками, а прадедов меч имел короткую рукоять для одной руки, и сделав несколько выпадов, Луня понял – не по нему пока этот клинок. Пока…
Парень сунул меч в ножны, и пошел будить волхва – вода в котелке уже закипала, пора было утрянить – и в путь.
По Луниным понятием, Яр уже высоко, на полладони с пальцем, поднялся над горизонтом, когда они покинули гостеприимный балаган и выехали по Ходу на полуночь.
