он был похож на вырезанную из книжки яркую иллюстрацию, брошенную в дорожную пыль. – Даже несмотря на то, что у меня за спиной семь лет постоянных подъемов на поверхность, я не могу с уверенностью сказать, что там нас ждет в этот раз. – Он прошелся вдоль строя, вернулся обратно. – Каждый раз там что-то меняется. Каждый раз что-то происходит не так, как в предыдущий. Наружный мир живет своей жизнью, нестабильной, изменчивой. Никто вам не даст гарантию, что то место, где мы легко прошли вчера, мы сможем запросто пройти сегодня. На эту тему можно говорить долго, но я не стану. Из меня вообще плохой оратор. К тому же каждый из вас знает, за каким чертом он записался в эту экспедицию. Почетный титул не получите, и в случае смерти мало кто оплакивать вас будет. Да и кто узнает? Эта хрень, – он постучал пальцами по обшивке кабины, – успеет отвезти нас достаточно далеко, прежде чем мир начнет нас забирать одного за другим! Посему у меня к вам один-единственный вопрос: вы готовы к этому?!
Реакция была однозначной.
Бешеный довольно кивнул, отвел руки за спину и вытащил свое оружие. Поднял вверх обе руки с зажатыми в них огромными ножами с прямыми лезвиями. Словно выполняя заключительную часть ритуала, скрестил их над головой и, сделав ужасную гримасу и обнажив в зверином оскале белые зубы, выкрикнул:
– Кай-йа-а-а-а!!!
Так уж выпала карта, что в состав экипажа «Монстра» попали и Стахов, и Каран, и Андрей со своим рыжим напарником. И если у последних просто грудь распирало от гордости за себя и глаза горели в предвкушении новых открытий и постижений, Стахову с каждой секундой становилось все тягостнее, тоскливее на душе. Будто покинул он не самую опасную заставу, из которой ему не раз приходилось выносить трупы сослуживцев, не зная, как после этого смотреть в глаза их семьям, а блаженное место под солнцем, райский уголочек с белыми барашками набежавшего прибоя, морским песком, пальмами и танцующими мулатками. Как на том рекламном буклете, что тридцать лет назад в сердцах выбросил в урну какой-то полнотелый политик, осознав, видать, что в то счастливое место ему уже попасть не удастся.
Примерно то же переживал и сам Стахов, задержавшись у трапа, изо всех сил борясь с непреодолимым желанием обернуться, взглянуть на тех, кто смотрит им в спину. Попрощаться бы…
Нет, никто не прощается, никто не рыдает, никто не говорит никаких слезных речей…
Сердце у Ильи Никитича отчего-то сжалось. Вспомнилась вдруг Ольга, такая милая, нежная, такая красивая, и голос ее мелодичный вспомнился. Она бы не разрешила ему, конечно. Да и сам он не смог бы ее оставить. Но ведь ее уже давным-давно нет. Он даже стал забывать, как она выглядела. А сейчас вот вспомнилась. Так четко стали видны ее черные, цвета воронова крыла волосы, собранные сзади синей лентой, более светлого оттенка, чем ее униформа, серые глаза и улыбка… Так отчетливо вспомнил, будто он только что ее видел… где-то здесь, среди провожающих.
С
