и это оказалось не так уж и сложно, но, черт подери, как заставить сердце прекратить этот оглушительный раш?!
Кто-то вдыхал холодный воздух дырявым горлом совсем близко. Немыслимый, панический ужас заставил Андрея закусить губу и сомкнуть веки еще сильнее, до появления перед глазами белых кругов.
В следующую секунду его сознание заполнила другая, совершенно новая мысль, от которой к горлу подкатил густой ком. Эти облака могут сновать здесь вечно! Кто сможет заставить их теперь уйти отсюда? Они могут облюбовать это место и остаться здесь навсегда. Кто-то говорил раньше – теперь Андрей это вспомнил очень четко, – что мерзлые месяцами могут обитать на одном и том же месте. Они не боятся солнца. Кто-то видел айсберги замороженных руин и автомобильных каркасов в груде сизых облаков, не тающих даже днем. А также столбы в человеческий рост на тех местах, где обитали мерзлые. Много столбов, незаконченными крестами торчащих из земли. И чем больше Андрей думал об этом, чем красочнее и реалистичнее представлял себе со стороны эти облака, взявшие в плотное кольцо все три машины, тем больше узнавал в одной из двух десятков снежных фигурок себя: с распахнутыми во всю ширь глазами, бегающими в немом ужасе зрачками и двумя протаявшими ручейками слез…
Он хотел закричать, ему даже показалось, что он уже кричит, безудержно, во весь голос кричит, будто зная, что это последнее, что можно сделать, прежде чем отправиться в мир мерзких, закоченевших теней. Но он не кричал, и ни один мускул на его лице не дрогнул. В его глазах, отразившись ночным северным небом, утонуло жуткое облако и тут же пропало под закрытыми веками. После этого наступила тишина…
– Э-э, очнись, – кто-то тряс его по очереди то за одно плечо, то за другое, шлепал по щекам, приподнимал веки. – Малой, ты чего? – Потом, обратившись к кому-то другому: – Бешеный, он вообще живой или я пытаюсь воскресить жмуря?
– Да живой он, прикидывается, – заверил его голос Бешеного. – Сейчас я его отогрею. – И вслед за этим послышался звук расстегиваемой молнии.
– Ты чего, одурел?! – спохватился тот, кто тряс его за плечи.
– Да шучу я, Тюрьма, – сквозь смех проговорил Бешеный. – Сейчас сам очнется. Дай ему нашатыря.
Он не знал, сколько времени прошло, но все это время слышал, как его пытаются привести в чувства, матерятся, хлопают по щекам. Потом опять стало светло перед глазами, опять снежная белизна. Нет, не белизна, свет уже другой, не такой яркий, не такой насыщенный. Размытые контуры окружающих предметов темнеют, обретают четкость, пока не становится очевидным, что свет явно не снежный, а форма людей черна, как эбеновое дерево. Рядом, присев на корточки и проверяя пульс у него на шее, вращал гребнистой головой, как всегда, полуобнаженный Бешеный.
– Тюрьма, с тебя бутылка, я же говорил, что он живой. – Потом снова оглянулся на Андрея, прищурился, словно смотрел на него через щель в стене. – Мнительный ты, парнишка. Как зовут-то тебя?
– Андрей, –
