и грозами. Температура от плюс пяти до пятнадцати. Тут даже названия месяцев иные: первый, второй и так по порядку.
– Обалдеть! – только и сказал Леха после сеанса.
А я обалдел еще сильнее, когда узнал, на что именно мы подписались. Путь на Большую землю из АТРИ для нас, простых смертных, был один – через частичное стирание памяти.
– Неужто до такого додумались? – восхитился мой приятель. – Я думал, это фантастика.
Галунзе кивнул:
– Яйцеголовые, их заслуга. Научились в мозгах отверткой ковыряться. Чего хотят, то и творят. Только вот в чем закавыка – процентов так двадцать народа после этих процедур рискует навсегда остаться идиотами. Гарантий на благополучный исход никому не дадено. А для тебя, Павлов (ты, парень, присядь), у меня новости не из приятных.
– Что за новости, товарищ прапорщик?
Я послушался совета Галунзе, присел.
– Томограмма твоего мозга показала, что ты даже идиотом не станешь. Исчезнешь как личность, и всех делов. А может, и совсем того… Нельзя тебе память стирать. Кажется, ты прописался тут навсегда, сержант.
Я нервно сглотнул. В глазах потемнело. Оставаться в АТРИ до конца своих дней мне не хотелось. ОЧЕНЬ!
– А ошибки никакой нет, товарищ прапорщик? – спросил Леха, участливо поглядев в мою сторону.
– Никакой, Денисов, – подтвердил Галунзе. – Все четко, как в аптеке.
– А когда нас успели под томограф засунуть? – продолжил Леха.
– Ясно когда – пока вы в отключке валялись. Не думайте, что одним сканированием обошлись, было комплексное медицинское исследование. Сняли все ваши параметры жизнедеятельности и в компьютер заложили. Тут на каждого из нас своя биокарточка есть.
Галунзе повернулся ко мне:
– Да ты не переживай, Павлов. Наука развивается, яйцеголовые шуршат, как электровеники. Не сегодня, так завтра что-то придумают. Что скажешь, сержант?
– Ничего, – еле шевеля губами, прошептал я. – Безвыходных положений не бывает.
– Ну да, – подтвердил прапорщик. – Выход всегда есть. Как у жратвы: либо через рот, либо через жопу. В АТРИ чаще всего второй вариант.
После обеда нам разрешили побыть в комнате до следующего утра: пережить шок, привести мысли в порядок. Галунзе покинул нас, сказав, что займется мной и Лехой по особой программе и обязательно возьмет «в ежовые рукавицы».
– Ужин с шести до восьми, – предупредил он.
Я сидел на койке и нервно крутил в руках сигарету. Никогда раньше не курил, а тут вдруг надумал. Леха, у которого я стрельнул пачку дорогого курева, купленного еще на Большой земле, сочувственно молчал.
Но тут в комнату бесцеремонно ввалился долговязый черноволосый парень чуть постарше нас. У него был большой рот, делавший его похожим на лягушку. В руках парень держал бутылку водки.
– Привет, зеленые! – осклабившись,
