Своими глазами видел. Копайте, там наверняка гора золота! – И не успели они ответить, как он с хохотом удалился.
– Вот гад! – с чувством выдохнула Джесс.
Фрэнк так разозлился, что даже не стал высказывать, что у него на душе. Вместо этого он предложил снять объявление. Джесс возразила, что нельзя так легко сдаваться.
– Пусть повисит еще сегодня и завтра, – сказала она. – Может быть, о нас станут говорить…
– Тогда целый город придет над нами посмеяться, – мрачно ответил Фрэнк и пошел в дом, чтобы выклянчить печенья и хоть чем-то себя порадовать.
Доедая печенье, Фрэнк и Джесс услышали, как по тропинке идет целая толпа народу. До них доносился скрип колес и перестук дубинок, которыми проводили вдоль садовых оград и заборов вокруг огородов. Еще были слышны громкие грубые голоса. Они ругались. Фрэнк сразу же раскаялся в том, что не убедил Джесс снять объявление. Ему не нужно было вслушиваться в голоса, чтобы понять – идет Громила Гибл со своей бандой, причем, судя по лексикону, Громила Гибл со своей бандой в самом что ни на есть прескверном настроении. Они остановились у сарайчика, и Джесс потом говорила, что заметила, как воздух потемнел.
– Ха! Посмотрите-ка на эту синеву! – сказал кто-то. – Глянь, Громила.
– Багровая «Справедливость»! – гоготнул еще кто-то.
Фрэнк и Джесс уставились друг на друга, и тут еще один мальчишка прочитал объявление глумливым ломким голосом.
– Кому только такое оранжевое маренго в голову взбрело?! – поразился он.
– Да тем буро-сиреневым мелким Пири, – гаркнул Громила. Фрэнк и Джесс сразу поняли, что это именно Громила, потому что голос у него был еще грубее, а лексикон еще корявее, чем у прочих. – Вечно то одну лазурь выдумают, то другую.
– Фвенк и Джесс? – прошепелявил кто-то. – Давайте его солвем!
Банда горячо согласилась, – на пределе громкости и задействовав весь свой лексикон. Фрэнк и Джесс уже смирились с потерей объявления, но тут Громила заорал:
– Стоп! У меня суперкрутая оранжево-бордовая мысля! А ну погодите одну алую секунду! – И не успели Фрэнк и Джесс унести ноги из сарайчика, как он забарабанил в ок но. – Эй, есть тут кто? Перепугались до багрянца, что ли, отвечать не хотите? Вылезайте, киноварь вас так!
Делать было нечего. Фрэнк поднялся и открыл окно. Громила оперся о подоконник и сунул внутрь свою рожу. Никогда в этой роже не бывало ничего симпатичного, – большая, пухлая, с глазами-щелочками, – а сейчас с одного боку она была вся в грязи, а с другого опухла пуще обычного. На тупом подбородке Громилы даже виднелась кровь – совсем чуточку.
– Чего тебе? – спросил Фрэнк.
– Багровой справедливости! – ответил Громила. – Как обещано! И ты, синь-белизна, все равно должен мне десять пенсов!
– И что? – собрав всю наличную храбрость, поинтересовался Фрэнк. За спиной Громилы виднелась банда – насупленная, грязная, ощетинившаяся дубинками и духовыми трубками и в сопровождении
