смотрели на меня с надеждой и радостью. Мы обманули их. Завтра проснутся они – и увидят, как мы бросаем их на произвол красных палачей. И если бы в ту минуту сказали мне, что ценой невероятных пыток можно спасти Ростов, я отдал бы себя на мучение, и они были бы для меня высшей радостью.
Я стал раздеваться. А кругом говорили, как делить захваченную добычу. Как такой-то казак уже «загнал» товару на 58 тысяч. Какие цены стоят на сахар и кожи. Тяжелым дурманом свалился на меня сон. И только светлой полоской блестела в душе слабая искорка надежды – надежды на великое чудо.
Настало утро – и стало ясно, что Ростов сдают. В первый раз за все время моей военной службы на меня напало какое-то отчаяние. «Почему не убило меня тогда, 7 февраля, – думалось мне, – я умер бы с сознанием, что мы одерживаем победу».
– Какой вы сегодня мрачный, – сказал Петя. – Вас, должно быть, загонял поручик П.
У поручика П. – начальника орудия нашей смены – действительно тяжелый характер. Он контужен в немецкую войну, нервен и раздражителен до крайности. С большинством из моих коллег у него выходили недоразумения. Но я подхожу теперь к людям с особым масштабом «Tout comprendre, c’est tout pardonner». Мне хочется теперь именно остаться у него, чтобы доказать – главным образом себе, – что человеческая душа прекрасна и если отбросить мелочи, то можно найти ключ к любой душе. Я уверен, что сумею работать с ним.
Милый Петя! Тебе тоже тяжело оставлять Ростов. Но ты так молод, так непосредственно любишь жизнь, что удар этот не раскалывает болью твоей души…
– Как мне тяжело в службе связи… Как я хочу на орудие… – говорит Петя, сидя у телефона, и шепчет на ухо: «Дайте мне кусок хлеба, я ничего не ел».
Я отрезаю хлеба и, чтобы не смущать его, потихоньку передаю ему. И так же осторожно наливаю ему чаю… Какое ужасное время, когда почти дети должны воевать!
Ночь. Я выхожу на площадку. Теперь там, на той стороне Дона, уже большевики. Ростов и Нахичевань в полной тьме. Только над Ростовом стоит зловещее красное зарево пожара.
14 февраля. 2 часа ночи. Кущевка. В пути. Пока мы воевали, наша база уехала двумя станциями дальше – в Шкуринскую. Это может при современных условиях передвижение стоить двух дней пути. Я уже сбился со счету, сколько суток мы путешествуем. Так хочется поскорее в базу, вымыться, переодеться и немного отдохнуть. В кабинке все спят; одному не хватает места. Целую ночь придется мне провести без сна. Дрова все вышли; и несмотря на то, что стала теплая погода, холодная сырость пронизывает меня всего.
Поручик П. проснулся от холода и говорит сквозь сон:
– Ради Бога, накройте меня шинелью, я так зябну.
Я набрасываю на него шинель и закрываю его. С каждым днем отношения наши делаются лучше.
– Я виноват перед вами, – сказал он мне вчера, – до Ростовского боя я был о вас совсем другого мнения. Я думал, что вы – буржуй и поступили сюда, как многие, которым некуда деваться. Теперь я вижу, что это не так.
Я
