на бал, Настя. Всё время кажется, будто это шутка какая-то, разводка. Сейчас в дверь войдут смеющиеся люди и попросят свои банкноты обратно.
Пять лет кряду я выходил на Каширской и считал в уме, могу позволить себе троллейбус – или надо будет шесть остановок пешком. Троллейбус почти всегда проигрывал. Я брел, сворачивая на полпути к ближайшей «Пятерке» – с двумя работающими кассами, с вечной размазанной по полу жвачкой, со встроенным запахом кисло-сладкого разложения, – чтобы купить макароны. В «Пятерке» макароны были на 21 рубль дешевле, чем рядом с домом – в «Острове».
А дома – съемная комната в хрущевской «двушке». Проводка висит по обоям, кран этот в ванной всё время… Но какой там был яблоневый сад под окнами! Самый настоящий, нетронутый, никакого асфальта, только едва заметные тропинки. Весной сад превращался в розовую сахарную вату, от которой пахло инопланетной кондитерской. А поздним летом под деревьями сидели тихие алкоголики и неспешно закусывали яблочками…
Потом я вытащу себя из всего этого, чтобы упаковать в костюм для хождения в мэрию по четвергам. Теперь никому и не расскажешь, вот только тебе. В Конюшне принято демонстрировать исключительно здоровые зубы и не ставить под сомнение родословную – а меня же взяли из «коммерса»… Но тут у многих своя маленькая тайна. На каждого Славу с папой-послом здесь есть свой я. Или Катька.
Здесь я получаю четыре редакторских оклада. Квартальные премии. Спонтанные премии от щедрот Аса. Помню, в первый год работы я пришел – 30-го, что ли, декабря – домой, и, как в дурацком кино про внезапных миллионеров, бросал в воздух пачку пятитысячных бумажек, и смеялся, когда они падали на меня. Как идиот смеялся.
– Он один у себя? – спросила меня около Асовской приемной Катька.
– Один, но позвал интернетчиков, так что поторопись.
Катька исчезла за дверью, а вместо нее нарисовался Слава.
– Может, по супу? – говорит.
– Ай ай, кэптейн.
Мы с ним и с Овечкиным ходим на обед в «Галерею художника». Супы действительно хорошие, сейчас вот – гаспачо и крем из брокколи. Слава всегда берет гаспачо, я – больше по ухе с семгой, но крем тоже сойдет. А что сегодня будет у Сашки, сказать сложно, потому что он привередничает по поводу любого блюда.
Мы со Славой отправились к свободному столику, оставив Овечкина морально убивать официанта. Болтали о разной ерунде. Вроде бы о футболе: я не любитель, но Слава – давний цсковец, он и летом в их красно-синем шарфе таскается. Потом о певице Монеточке – тут уж «цсковец», скорее, я. И вдруг Славушка как бы между прочим говорит:
– Стрелка уже на шести, ты видел?
– Дружище, ты мое описание читал, сам-то как думаешь?
– Ага, – говорит Слава, – и что будет на двенадцати, есть идеи?
– Надеюсь, всё вот это вот навернется.
Слава задумчиво жует галету.
– Да, – говорит, – неплохо бы. Но мне пташки сообщают, что Хиропрактика нашли и сейчас договариваются.
Трепло
