ослабил хватку.
– Никто, – прохрипела Марина.
– А молодой человек? Который помогал вам? Кто он?
– Он не читал! – соврала Марина.
– Допустим, – гранд пригладил волосы. – Вы никому не должны говорить о письме. Это может привести к очень тяжелым последствиям.
И тут… Скорее всего, не к месту, но в Марине заговорил ученый. Страх ушел, ярость ослабла, на первое место вышла подлинная сущность.
– Это письмо нашел мой отец. И я вправе распоряжаться им, как хочу.
Конечно, звучало это глупо; особенно учитывая обстоятельство, что Марина не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, а письмо Суворочки было у гранда. Но он, как ни странно, не разразился мефистофельским смехом. Просто спросил.
– Вы знаете, кем был ваш отец?
– Историком. Автором книг. Заведующим кафедрой исторического факультета.
– И все?
– А кем еще? – Марина внутренне похолодела, ожидая, что услышит какую-нибудь мерзость.
Но то, что сказал командор, превосходило все ожидания.
– Рыцарем Мальтийского ордена. Одним из нас.
Марина обмякла. Блондин это почувствовал и разжал объятия; ровно настолько, чтобы не дать ей упасть. Прошло несколько секунд. Блондин отстранился и взял ее под локоть. Оказывается, эти руки могли быть не только жесткими.
Но эта мысль промелькнула где-то позади, как второстепенная; на первом плане пульсировала другая: отец – рыцарь?
Командор, не оглядываясь, протянул руку. Анна вложила в нее пачку фотографий.
– Посмотрите, – командор отдал фотографии Марине.
Марина взяла пачку в руки и машинально отметила, что снимки старые; не отпечатаны с цифровой копии на принтере, а сделаны в фотолаборатории.
Марина перебирала снимки и с каждым движением все больше понимала, что она ничего не знала о своем отце. Вот отец – в Риме. Давно. Костюм и бородка, пока без очков. А вот – фотография здания; с виду – не сильно выделяющегося среди остальных. А вот – отец в парадном одеянии мальтийского рыцаря; и вокруг него – другие, такие же. Рыцари.
– Рим, – пояснил командор. – Виа Кондотти, шестьдесят восемь. Мальтийский дворец. Главная зала. Церемония посвящения в рыцари. Одна тысяча девятьсот девяносто восьмой год от Рождества Христова.
Двадцать лет! – подумала Марина. – Двадцать лет он жил рядом со мной, и ни словом…
– Посмотрите на обороте, – сказал командор.
Марина перевернула фотографию и увидела почерк отца; мелкий, бисерный, четкий. В голове возник его голос. «Когда-нибудь ты узнаешь, – писал отец. – И все поймешь». Она узнала. Но, откровенно говоря, ничего не поняла.
Марина подняла глаза. Рядом с ней стояла Анна.
– Можно, я… – Марина замешкалась. – Можно, я оставлю это себе?
– Конечно, нет, – ответила Анна и мягко забрала фотографии.
Марина стояла посреди пустыря.
