добавить.
«Онегин» задумывался и писался во многих отношениях ради аутотерапии, ради своеобразного самоизлечения. Может быть, для того, чтобы избавиться от ученической, почти рабской зависимости от человека, которого молодой Пушкин долго считал если не идолом своим, идеалом, то по крайней мере своим демоном. Должны были пройти годы, чтобы в этом демоне увидеть довольно мелкую, хотя по-своему интересную душу. Чтобы Александр Раевский, полковник к 1817 году, старше Пушкина пятью годами, представился ему не то чтобы демоном, не то чтобы соблазнителем, не то чтобы отрицателем – просто обывателем, не нашедшим себя. Человеком, единственной доблестью которого останется участие в войне 1812 года (к декабристскому заговору, как показало расследование, он был непричастен). Человеком, единственной способностью которого было произносить желчные остроты об окружающих. Представить себе, что Пушкин какое-то время мог этим образом опьяняться, довольно легко – Пушкин вообще верил людям высокомерным, на него почему-то чужое высокомерие действовало почти гипнотически. Может быть, потому, что ему как поэту par excellence, поэту в высшей степени, было в высшей же степени свойственно и сомнение в себе.
Александр Раевский, описанный в стихотворении «Демон» («И ничего во всей природе / Благословить он не хотел»), имел на Пушкина довольно сильное влияние ровно до 1823 года. Постепенно созревая и прозревая, Пушкин начинает писать роман, роман в стихах, подражая, разумеется, байроновскому «Дон Жуану», о светском хлыще, который изображает что-то, не будучи в действительности ничем. Роман нужен (во всяком случае, в первый момент, все остальное появляется в процессе), чтобы свести счеты с самым опасным типом человека. Почему этот тип так опасен? Да потому, что делать в России что-нибудь чрезвычайно опасно, обязательно окажешься скомпрометирован. Если ты работаешь на стороне правительства, значит ты продался, наймит. Если работаешь против правительства, значит продался другим, опять же наймит. Если ты пишешь правду, тебя сошлют. Пушкин в 1822 году уже прекрасно это знал, хотя ссылать его было не за что: в конце концов, ода «Вольность» – довольно вегетарианское произведение, даже по тем временам. А вот если ты не делаешь ничего и ругаешь остальных, это практически гарантированная репутация, а иногда и бессмертие.
Более того, практически все герои великой русской литературы, такие, например, как Чацкий, тем и завоевали свое бессмертие, что, ничего решительно не делая, произносили грозные инвективы всем – от Фамусова до Репетилова. И тем не менее Грибоедов сам говорит: мой Чацкий молодцом, расплевался со всеми, да и был таков. Вспомним Рудина. Вспомним Печорина, который ничего не делает, а только говорит гадости об окружающих, но гадости эти так прекрасны и убедительны, что он выглядит победительным героем.
Вот с этой главной проблемой, с проблемой бешеного самомнения при нулевом значении, с этим раздувшимся зеро вступает в схватку Пушкин. Потому что Онегин есть воплощение ненавистных ему качеств, а этих качеств суть два.
Первое – оглушительная бездарность во всем, второе – высокомерие. Потому что именно высокомерие
