в Раскольникове, вот то, что Аксенов так точно назвал русским байронитом, байронитом-вырожденцем, если угодно. Это вызывает у Пушкина наибольшую враждебность.
Кто же положительный герой, кто же протагонист? Этой проблеме в русской литературе посвящено очень мало текстов. Пожалуй, наиболее серьезная работа об эволюции замысла «Онегина» – это замечательная статья Игоря Дьяконова 1982 года. Дьяконов был в пушкиноведении гостем. Он профессионально занимался Древним Востоком. Но тем не менее единственная статья, в которой сделана попытка реконструировать сюжет «Онегина» на основании пушкинских черновиков, – это статья Дьяконова и, может быть, соседствующая с ней по времени статья Татьяны Григорьевны Цявловской «Храни меня, мой талисман», в которой достаточно откровенно рассказано о гнусной роли Александра Раевского в истории с Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой. Расскажем бегло эту историю, чтобы не вдаваться в альковные детали.
Елизавета Ксаверьевна Воронцова лидирует по количеству женских портретов в набросках Пушкина. Он никого так часто не рисовал и, грех сказать, никого с такой силой, с такой обреченностью, с такой уязвленностью не любил. История их отношений с Елизаветой Ксаверьевной не описана толком. А вот отношения с Раевским, который приходился ей дальним родственником, известны. Предполагается, что дочь Воронцовой Софья, родившаяся в 1825 году, была ребенком Раевского. Во всяком случае, Раевский настаивал на этом громко и публично. Получив окончательно отставку, он устроил в Одессе скандал: остановил карету, в которой ехала Воронцова, и громко, нагло крикнул ей в окно: «Берегите нашу дочь». Эта история широко обсуждалась, но еще шире обсуждалась история, из-за которой, собственно, Пушкин переехал из легкой и приятной одесской ссылки «в сень лесов тригорских, / В далекий северный уезд, / И был печален мой приезд». Александр Раевский сделал все возможное для того, чтобы манипулировать влюбленным Пушкиным и чтобы главным врагом графа Воронцова оказался именно он. А сам Раевский действовал в тени, о чем впоследствии Пушкин написал гениальное по концентрации злобы, концентрации презрения стихотворение «Коварность»:
Но если ты затейливо язвил
Пугливое его воображенье
<…>
Тогда ступай, не трать пустых речей —
Ты осужден последним приговором.
Так он увидел предательство со стороны бывшего друга. Так понял, что весь его демонизм – это цинизм, это поза самовлюбленного человека.
Чем еще интересна статья Дьяконова? Тем, что автор опровергает два главных мифа о романе «Евгений Онегин», которые бытуют в российском пушкиноведении.
Первое: представление о свободном романе. Пушкин любит миф о безумце, гуляке праздном, о вдохновении, которое осеняет внезапно. Он прячет свои мучительные труды. Разговор о том, что стихи пишутся трудно, – для него неприемлем: все должно осенять, даваться. Между тем пушкинские черновики показывают нам 11–12-слойную правку. После этого говорить о Пушкине как безумце, гуляке праздном довольно смешно.
Тем не менее миф о свободном романе самим Пушкиным активно насаждается и укореняется.
