своей семьи. Его дела шли неважно, и потому ему было крайне трудно сводить концы с концами. Положение осложнялось наличием старых долгов, остававшихся еще со времени его учения, и полным отсутствием сбережений. Каждый, кто в поздние годы был знаком со щедростью Фрейда и его чувством собственного достоинства, легко может себе представить, сколь тяжело ему было заставить себя вновь просить кредиторов об очередной отсрочке. Фрейд не раз отмечал, как трудно человеку преодолеть ощущение своей изначальной незащищенности, если ему прежде приходилось в тяжелых трудах добывать свой кусок хлеба. 21 сентября 1899 г. он писал Флиссу:
«Мое душевное состояние также очень сильно зависит от моих заработков… Из моего отрочества мне запомнилось, что если дикие лошади пампасов хотя бы раз бывают пойманы с помощью лассо, то на всю оставшуюся жизнь у них сохраняется повышенная тревожность. Так и я в свое время знал чувства беспомощного бедняка, и теперь всегда ощущаю страх, что нищета вернется».
Изоляция – гений в поиске причины
Когда Фрейд приступил к лечению неврозов, положившись исключительно на свой собственный новый метод, он практически сжег за собой мосты. Он не только подвергся всеобщему остракизму, но и поставил под удар финансовое благополучие собственной семьи.
При таких обстоятельствах перспектива болезни и возможной смерти повергла бы в состояние отчаяния кого угодно. Особенно если речь идет о медике, прекрасно сознававшем всю неопределенность своего состояния. Однако, как мы узнаем из писем, больше всего Фрейда тяготило сознание того, что он стоит на пороге революционных открытий, которые для своего воплощения обязательно потребуют весьма существенных затрат времени. Фрейду нужно было дождаться того момента, когда его пациенты – к которым теперь он должен был причислить и самого себя – смогут, наконец, предоставить в его распоряжение ответы, ключ к пониманию которых был тогда только у него. Но был ли он в состоянии прожить еще достаточно долго, чтобы дождаться этих ответов?
В этих обстоятельствах Фрейд поступил так же, как и в драматическом 1923 г.: он решил оставить свою семью в неведении. При этом у Фрейда не было ни одного врача, которому он мог бы полностью доверять, не сомневаясь в его компетентности, искренности и непредвзятости. Правда, Фрейд всецело доверял своему другу доктору Оскару Рие, но тот был педиатром, а не кардиологом.
В результате Фрейд предпочел обратиться к Брейеру, который обладал необходимыми познаниями и опытом. К сожалению, как раз тогда их пути стали расходиться. Из материалов переписки с Флиссом известно, что во время наиболее тяжелых для Фрейда недель и месяцев Брейер интересовался его состоянием мало и нерегулярно. Нам сложно судить о том, насколько прав был Фрейд в своих упреках Брейеру. Возможно, он сам старался не слишком часто привлекать внимание к состоянию своего здоровья из-за нежелания выглядеть нытиком. Тем не менее в своих письмах Фрейд говорил о противоречивости Брейера, его невнимании и т. д.
Именно
