руководство детским домом на себя.
4. Поднять пушку наверх.
5. Бомбить соседние дома.
6. Трупы спрятать.
7. Действовать по плану.
Испытать пушку до 22 сентября 2014 года».
Христофоров взглянул на календарь с лупоглазой китайской собачкой, приклеенный скотчем к двери: 14 сентября.
– Ведите! – сказал он в трубку местного телефона и откинулся в кресле, уже окрестив про себя новичка Фашистом.
Щуплый подросток вошел в кабинет и, теребя край растянутой больничной футболки, остановился возле порога. Христофоров небрежно вскинул правую руку к виску и скомандовал, указав глазами на стул:
– Setzt dich[1].
Подросток сел напротив и нахохлился. Пшеничного цвета чуб взбит коком. Славянский Элвис Пресли.
– Wie ist dein Name?[2] – пролаял Христофоров и сам удивился, как меняет голос немецкая речь: ни дать ни взять – душегуб-эсэсовец из фильмов про партизан.
– Денис, – пролепетал Фашист и съежился.
– Hast du «Mein Kampf» gelesen?[3] – гнул свое Христофоров.
Пошевелив губами, подросток начал по-немецки, но, тут же запнувшись, перешел на русский:
– Я вот приехал… Они сказали, я все взорвать хочу…
– Hast du «Mein Kampf» gelesen? – рявкнул Христофоров.
– Я плохо знаю немецкий язык. Не понимаю, о чем вы меня спрашиваете… А теперь у меня еще и самоучитель отобрали, когда сюда повезли.
Христофоров вздохнул с облегчением: его запас немецкого тоже был исчерпан. Он перегнулся через стол, приблизил лицо к Фашисту и сказал сквозь зубы, щурясь и припуская характерный акцент:
– Ты есть предатель нации. Ты не читал книгу великого фюрера. Может, ты еврей?
– Я русский, – подросток почти плакал. – Русский я.
– Ну что же, посмотрим… – не поверил Христофоров.
Он медленно поднялся. Вышел из-за стола, взял в руки треугольник и принялся измерять уши Фашиста.
– Ты знаешь, что я делаю?
– Знаю, проверяете меня на расу.
– Молодец! Но ты все-таки не читал «Майн Кампф», и у тебя уши как у еврея. Ты не человек.
– Мне папа говорил, что фашисты не такие! Они за людей.
– Папа был прав. Но ты не человек. А что с такими надо делать?
– Сжигать.
– Как ты писал в твоей тетрадке, которую у тебя нашли воспитатели в детдоме?
– Да.
– Отлично!
В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в кабинет заглянула Анна Аркадьевна с томиком Пушкина. Она уже открыла рот, чтобы сообщить Христофорову, что поэму «Руслан и Людмила» пустили на бумажные самолетики самые младшие пациенты отделения – тихие одиннадцатилетние шизофреники Толик и Валик. Узнав об этом, Шнырьков то ли обрадовался, то ли расстроился – не понять, но катается по полу и требует укола. Может быть, вступление к безвозвратно утерянной поэме можно заменить отрывком из «Евгения Онегина»? Начало там короткое, да шибко бессвязное
Садись.
Как тебя зовут?
Ты читал «Майн Кампф»?
