нещадно, жарко ужасно, но никто не замечает всех этих неудобств.
Цафрир продолжает свой рассказ о жизни драматурга, такой внешне бедной событиями, но такой нетривиальной!
Жизни, прошедшей в атмосфере всех этих киосков, аптек, квартир беженцев из Европы прошлого века, проституток, их сутенёров и всех на свете соседей, жизни простого человека, о котором сказал Томас Манн: «Внутри у него потроха, и они воняют»…
Муж мой когда-то в молодости, после армии, работал завхозом в одном из тель-авивских театров. Он хорошо помнит этого худощавого, замкнутого, необщительного и одинокого человека, каким был Ханох.
На репетициях своих пьес он сидел вдали от всех, на последних рядах, изредка бросая короткие замечания по ходу репетиции, а потом как-то незаметно исчезал… За него говорили сами его диалоги, его бурлеск, его цинизм и восторг, его безграничная жалость к этому существу – человеку «левинских» подмостков.
Вот заканчивается очередной скетч у одного из киосков эмигрантского района, в который как-то очень естественно вовлекаются местные проститутки, отпустившие клиентов и высунувшиеся на улицы субботнего мегаполиса.
Цафрир перебрасывается с ними шуточками, они органично вписываются в сцену выяснения отношений между двумя любовниками со стажем.
Улица – часть декорации, улица хохочет, острословит!
Проехала неотложка. Говорят, кого-то зарезали на соседней улице. Разборки мафии. И это тоже – часть декорации.
– Мы пройдём сейчас в сердце «клоаки беженцев» – Старую и Новую «тахану мерказит» (автобусные станции), – говорит Цафрир.
Я – в шоке! Вспоминаю прогулку по криминальным кварталам с наркоманами и наркоманками, ворами из тель-авивских легенд и проститутками-транссексуалами, которую нам проводили от работы… Репортёр скандальных «жёлтых хроник», знакомый лично со всеми этими «легендами» южного Тель-Авива, пользуясь темнотой и анонимностью, подводил их к нам, знакомил, представлял историю жизни…
Я тогда, прорыдав пару дней, зареклась от походов на самое «дно».
И вот теперь нас снова отправляют в ад?
Бесконечные ряды благоустроенных ресторанчиков и магазинчиков, аккуратненькие комнаты на съём, толпы, тысячи и тысячи беженцев с чёрной, коричневой, жёлтой по цвету кожей, разных оттенков!
Запаха бедности не чувствуется. Только количество всех этих заведений и «мэагрим» (эмигрантов) поражает!
Бедный-бедный Южный Тель-Авив!
На улицах – толпы народа.
Мы здесь – какое-то инородное тело.
Цафрир гордо вышагивает впереди, за ним – мы, ошарашенные и огорошенные…
Музыка театральных подмостков «от Ханоха Левина» звучит громче местных музык.
Все поворачивают головы.
Из-за угла появляется наша актриса, в шляпке европейской беженки прошлого века, с саквояжем в руках.
Она
