подошел к тумбочке, открыл ящик и вынул оттуда Библию. Он пролистал ее, пробегая стихи глазами, а потом прочел строку из Иеремии:
– «Благословен человек, который надеется на Господа…»[16] Как ты насчет этого?
– Ну, пока что я научился не доверять метамфетаминам.
– Это уже прогресс, – ответил Дасти. Он положил билеты в Библию на ту страницу, слова с которой прочел, и положил книгу в ящик.
Скит встал с кровати и, шатаясь, побрел в ванную.
– Пойти пописать.
– Пойти посмотреть?
– Не волнуйся, братец, – откликнулся Скит, включая свет. – Здесь нет ничего такого, чем я мог бы угробить себя.
– Ты можешь прыгнуть в пасть «джона» и спустить воду, – возразил Дасти, входя вслед за ним в открытую дверь.
– Или скрутить веревку из туалетной бумаги.
– Смотрю, ты стал слишком умным. За тобой нужен глаз да глаз.
В туалете стоял плотно закрытый бачок с кнопочным сливным механизмом; там не было ни одной части, которую было бы легко снять, чтобы добраться до металлических деталей, с помощью которых можно перерезать себе вены.
Минутой позже, когда Скит мыл руки, Дасти вынул из кармана сложенные листочки и громко прочел вслух, глядя на верхний, то, что писал Скит:
– Доктор Ен Ло.
Кусок мыла выскользнул из рук Скита и упал в раковину. Скит не стал поднимать его. Он прислонялся к раковине бедрами, держа руки под струей; вода смывала пену с его пальцев. Упустив мыло, он что-то сказал, но его слова нельзя было разобрать из-за шума воды.
Дасти вскинул голову.
– Что ты говоришь?
– Я слушаю, – отозвался Скит, слегка повысив голос.
– Кто такой доктор Ен Ло? – спросил Дасти, озадаченный ответом.
Скит не отвечал.
Он стоял спиной к Дасти. Голова была низко наклонена, и поэтому его лицо нельзя было рассмотреть в зеркале. Он, казалось, разглядывал свои руки, которые все так же держал под струей воды, хотя на них уже давно не должно было остаться ни малейшего следа мыла.
– Эй, Малыш?
Молчание.
Дасти втиснулся в тесную ванную рядом с братом. Скит неотрывно глядел вниз, на свои руки, глаза сияли, как будто от удивления, рот был приоткрыт с каким-то благоговейным выражением, словно в стиснутых руках скрывалась великая тайна бытия.
Над раковиной начало расти облачко пахнувшего мылом пара. Хлеставшая из крана вода была отчаянно горячей. Руки Скита, обычно очень бледные, стали ярко-красными.
– Боже мой! – Дасти поспешно выключил воду. Металлический кран оказался настолько горячим, что к нему трудно было прикоснуться.
Очевидно, не чувствуя никакой боли, Скит все так же держал свои полуошпаренные руки под краном.
Дасти пустил холодную воду, и его брат даже виду не подал, что заметил это изменение. Он не выказывал никакого
Иеремия, гл. 17, ст. 7.
