отряды госбезопасности НКВД с пулеметами наготове, чтобы «прекращать панику… и предотвращать неразрешенное отступление». 28 июня Коробков был увезен в Москву и расстрелян за трусость. За ним последовал Павлов, вместе со своим начальником штаба Климовским и начальником связи Григорьевым.
Приграничные армии гибли в боях, а в тылу формировались новые, с новыми командирами. Чтобы ускорить сосредоточение войск, русские превратили все главные железнодорожные линии к западу от Днепра в дороги с движением в одном направлении, в обратную сторону неслись только паровозы, чтобы забрать новые составы. Это поставило в тупик германскую разведку.
Реакция Гальдера была типична для всех немцев, столкнувшихся лицом к лицу с необычайной расточительностью русских в бою. Вначале у немца был восторг: считал головы врагов, измерял пройденные мили, сравнивал со своими достижениями на Западе и пришел к выводу, что победа уже за углом. Затем недоверие: такие безрассудные траты не могут продолжаться, русские, бесспорно, берут на пушку, через сколько-то дней они выдохнутся. Затем какая-то щемящая тревога: бесконечное, бесцельное повторение контратак, стремление отдать десять русских жизней за одну немецкую, необъятность территории, ее пасмурный горизонт. Некий немецкий полковник Бернд фон Клейст пишет:
«Германская армия, сражающаяся с Россией, подобна слону, напавшему на армию муравьев. Слон затопчет тысячи, может быть, даже миллионы муравьев, но в конце концов их количество одолеет его, и он будет обглодан до костей».
Различия наблюдались также и в манере сражаться. Манштейн описывает, как в самый первый день ему показали тела немецкого патруля, который был отрезан от своих, – они были «зверски изуродованы»; и советскую практику «поднимать руки вверх, как бы сдаваясь, и хвататься за оружие, как только наша пехота подходила достаточно близко, или… притворяться убитыми, а затем стрелять в наших солдат, как только они повернутся спиной». Уже 23 июня Гальдер жалуется на «отсутствие захватов больших групп пленных», 24 июня – что «упорное сопротивление отдельных русских частей поражает», 27 июня – снова неудовольствие из-за «удивительно малого количества пленных». Трещины в моральном состоянии русских, которые появятся той осенью (и также внезапно исчезнут), были еще где-то глубоко под поверхностью.
Все это сразу почувствовала на себе немецкая пехота, непосредственно соприкасавшаяся с противником. Но над экипажами танков сияло солнце. В течение первых нескольких дней казалось, что это – как летняя кампания на Западе, когда мимо их мощных машин пролетали мирные деревни с их ошеломленными обитателями, выглядывавшими из окон и дверей. Однако вскоре это сходство стало исчезать. Многие моторизованные дивизии были пополнены трофейными французскими грузовиками, и они начали ломаться на плохих дорогах. Запасные части пришлось доставлять по воздуху, так как долгие дороги, оставшиеся за танковыми бросками, были опасны
