в этом же году, если это решение вообще возможно».
После долгих споров удалось убедить Клюге, и он согласился. Но нет сомнений в том, что он дал понять своему подчиненному, что дело идет о «теперь – или никогда»; своевольному генералу нельзя было позволять другого такого шанса. В конце разговора он произнес свое знаменитое суждение о тактике Гудериана:
«Ваши операции всегда висят на волоске!»
На Северном фронте также маячили крупные выигрыши, но генералитет терялся перед широким распространением и стойкостью сопротивления русских. С начала войны танковые генералы сильно критиковали Гёпнера, командующего 4-й танковой армией[44]. Но факт остается фактом: из всех танковых армий его армия была слабейшей, и перед ней ставились самые недостижимые цели. От него ожидали, что он двинется прямо на Ленинград, однако в то же время ему пришлось оборонять от русских армий свой правый фланг, а также фланг всей группы армий Лееба вдоль Ловати – незащищенный фланг длиной свыше 200 миль. Задача Гёпнера осложнялась еще и тем, что ось наступления его соседа, Гота, была направлена на восток и фактически не раз отжимала его войска внутрь навстречу Гудериану.
Манштейн описывает, как после того, как его корпус прождал два дня у Двинска, Гёпнер прилетел на «физелер шторхе», но «не мог ничего сказать нам», кроме того, чтобы «расширяли плацдарм и держали переправы открытыми». Командир 56-го корпуса продолжал жаловаться: «…Можно было бы ожидать, что командующий целой танковой группой должен знать о будущих целях, но тут этого не было». Но как мог бы Гёпнер позволить Манштейну наступать вперед силами только двух дивизий (8-й танковой и 3-й моторизованной) – чего, видимо, хотел Манштейн, когда другой корпус той же армии еще не только перешел Двину, но даже и не подошел к ней? И так прошло еще пять дней, пока не подошла эсэсовская дивизия «Мертвая голова» и 41-й танковый корпус не форсировал реку у Якобштадта (Екабпилса). Тем временем русские лихорадочно передислоцировали свои силы, забирая людей, танки и самолеты с финского фронта, чтобы поддержать разваливающиеся армии Попова и Кузнецова. Вместо того чтобы сберечь их по-хозяйски для последующей стадии, эти регулярные войска были использованы для усиления массы призывников и ополченцев, только что начавших осваиваться, и именно их бросали в ожесточенные контратаки, так что «…в ряде пунктов положение немецких войск стало критическим». Что же касается русской авиации, то «…почти с ослиным упорством одна эскадрилья за другой летела бреющим полетом, только чтобы быть сбитой… Только за один день они потеряли 64 машины».
Как во многих других случаях, это отчаянное расточение человеческих жизней и вооружения приводило немцев в состояние замешательства. Переоценивая численность противника и согласованность русского командования, Лееб сделал свою первую тактическую ошибку. Когда танковая армия возобновила свое наступление 2 июля, два корпуса стали наступать по разным осям: Рейнгардт
Это отношение к Гёпнеру определило и его последующую судьбу: в 1941 году он был уволен, в 1944-м – казнен.
