не болен, – сказал полковник. – Просто в октябре я чувствую себя так, будто в мои внутренности вгрызлись дикие звери.
– А, – сказал дон Сабас. И простился с полковником у дверей своего дома – нового, двухэтажного, с окнами, забранными железной решеткой. Полковник направился к себе, желая как можно скорее стянуть черный выходной костюм. Через минуту он снова вышел, чтобы в лавочке на углу купить банку кофе и полфунта маиса для петуха.
Полковник занялся петухом, хотя в этот четверг предпочел бы полежать в гамаке. Дождь не переставал уже несколько дней. За прошедшую неделю водоросли у него в животе пышно разрослись. Ночи он проводил без сна – не давали заснуть хрипы жены. Но в пятницу днем октябрь сделал передышку. Приятели Агустина – портные из мастерской, где он работал, фанатики петушиных боев, – воспользовались случаем и пришли посмотреть петуха. Петух был в форме. После их ухода полковник вернулся к жене.
– Что они говорят? – спросила она.
– Они в восторге. Уже откладывают деньги, чтобы поставить на петуха.
– Не знаю, что они нашли в этом ужасном петухе, – сказала женщина. – Настоящий урод: голова слишком маленькая для таких ног.
– Они говорят, что это лучший петух в департаменте, – возразил полковник. – Стоит около пятидесяти песо.
Он был уверен, что этот довод оправдывает его решение сохранить петуха, оставшегося после сына, которого девять месяцев назад во время петушиного боя изрешетили пулями за распространение листовок.
– А что толку, – сказала женщина. – Когда кончится маис, нам придется кормить его собственной печенью.
Полковник, который в это время разыскивал в шкафу свои полотняные брюки, задумался.
– Осталось потерпеть несколько месяцев, – сказал он. – Уже точно известно, что бои будут в январе. Потом мы сможем продать его еще дороже.
Брюки были мятые. Женщина разложила их на плите и стала гладить двумя духовыми утюгами.
– Зачем тебе понадобилось выходить на улицу? – спросила она.
– Почта…
– Я совсем забыла, что сегодня пятница, – проговорила она, возвращаясь в комнату. Полковнику оставалось надеть только брюки. Она кинула взгляд на его ботинки. – Их уже пора выбросить. Ходи в лакированных.
Полковника охватило отчаяние.
– Но они похожи на сиротские. Каждый раз, как я их надеваю, мне кажется, что я убежал из приюта.
– А мы и есть сироты после смерти Агустина, – сказала женщина.
И опять убедила полковника. Он пошел к порту раньше, чем загудели катера. В лакированных ботинках, белых брюках и рубашке без воротничка, застегнутой на медную пуговицу. Из магазина сирийца Моисея он наблюдал, как причаливали катера. Пассажиры, измученные восемью часами неподвижного сидения на одном месте, сходили на берег. Как всегда, это были бродячие торговцы и жители, что уехали из городка на прошлой неделе, а теперь возвращались к привычной жизни.
Почтовый катер
